— Сейчас наша главная проблема покоится на дне Омы, что лучшее её решение. Подумайте сами, как это выглядит: вместо смиренных молитв и поиска божьего пути королева решает сбежать. Для истории останется тайной как, но то, что это лично её решение — бесспорно. Вас винить не в чем, солдат винить не в чем. Дозорные видят на ночной реке под городскими стенами лодку. Может лазутчики, может беглецы — сыновья Хора. Всё просто, островитянин видит цель и стреляет. Лодка сгорела, королева убита. Смерть при попытке бегства. Трагическая случайность, избавляющая всех нас от ответственности за её смерть. Оставайся Гера в монашеской келье, как бы вы спали ночами? Помните девиз: «Убивший короля, станет королём»? Я освободил вас от ночных кошмаров. Теперь королеву можно канонизировать, причислить к святым мученицам, но… посмертно. Думал, вы проницательнее, и похвалите за инициативу. Или я ошибся?

Старик долго молчал. Затем обошёл стол, постукивая костяшками пальцев по краю, уставился в крохотное окошко и, наконец, произнёс озадаченно:

— Складно сказано. Бесспорно, святая мёртвая королева лучше опасной живой монахини. Но лишь в том случае, если она действительно мертва. Отправляйтесь, мальчик мой, с двумя дюжинами всадников вниз по течению. Организуете поиски. Если королева утонула, её тело застрянет в порогах близ каменистого плато Каменных Слёз. — Старик угрожающе скрипнул зубами: — Найдёшь его и привезёшь. Если же не найдёшь… капитан Реба получит инструкции, что с тобой делать.

Когда Альфонсо Коган выходил из монашеских покоев, кровь стучала в висках, словно кухарка отбивает мясо для сочной котлеты. Он посмотрел на ладони — красные глубокие бороздки от впившихся ногтей протянулись нестройной шеренгой на побелевшей коже. Но не ладони видел перед собой советник, а впалые глаза беглого немого слуги.

— Он не Пёс, — бормотал под нос полукровка, широко шагая по пустынному коридору, — нет, не Пёс. Он Волк. Немой дикий волк, умеющий выть своё «го-о-о-о» и рвать горло, когда не ждёшь.

* * *

Таким тихим может быть только раннее весеннее утро на реке Ом. Ночной, плотно набитый туман, с первыми сырыми лучами просыпающейся зари становится рыхлым и рваным, скукоженным как промокшая овечья шерсть. Птицы ещё спят, и тишину нарушает едва уловимый, мерный и угрюмый плеск речной волны. Серая городская стена, прорезана чёрными прожилками склонившихся над водой вербовых ветвей. В сонном небе, смешанном с остатками тумана, утопают бойницы и башни, где самым крепким на свете утренним сном спят караульные.