В разговоре с полицейскими я избегал излишних деталей по поводу того, что мне довелось увидеть, поскольку серьезно опасался более чем скептической реакции со стороны коронера[9]. Правда, по тем отрывочным сведениям, которые мне все же пришлось привести в ходе допроса, полицейский врач предположил, что я, несомненно, оказался подверженным гипнотическому внушению некоего злобного и определенно преступного маньяка.

Как бы я хотел поверить в слова доктора! Это и в самом деле позволило бы мне подлечить свои основательно расшатавшиеся нервы, которые с новой силой начинают напоминать о своем жалком существовании всякий раз, когда я вспоминаю о чистом воздухе и безбрежном голубом небе над головой. С тех пор мне никогда не удается по-настоящему расслабиться, и уж тем более, почувствовать себя наедине с самим собой; когда же усталость охватывает мои тело и мозг, вдруг непонятно откуда возникает дикое ощущение погони, безудержного преследования. Поверить же в слова доктора я не могу хотя бы по той простой причине, что полиции так и не удалось найти тела слуг Кроуфорда Тиллингэста, которых он якобы убил у себя в доме.

X. Ф. Лавкрафт ДЭГОН

X. Ф. Лавкрафт

ДЭГОН

Пер. П. Лебедева

Я пишу это в состоянии сильнейшего нервного напряжения, ибо знаю, что сегодня вечером меня не станет. Оставшись без гроша, исчерпав почти до конца запас наркотика, я не могу долее переносить муку этой жизни, а поэтому намерен выброситься из чердачного окна на грязную улицу. Не думайте, узнав о моей зависимости от морфия, что я слабовольный или деградировавший человек, — это не так. Когда вы прочтете эти наспех написанные страницы, то сможете догадаться, почему я должен обрести забвение или смерть, хотя вам никогда не понять меня до конца.

Пакетбот, на котором я находился в качестве суперкарго, стал жертвой нападения германского морского охотника в наиболее пустынной части Тихого океана. Мировая война только начиналась и океанские силы гуннов еще не пришли в упадок; наше судно было законным военным трофеем, а к нам, членам его экипажа, относились с предупредительностью, предусмотренной морским кодексом. Более того, режим был настолько либеральным, что через пять дней после нашего пленения я смог бежать в маленькой шлюпке с достаточным запасом провизии и воды.

Оказавшись на свободе посреди океанских просторов, я имел весьма смутное представление о своем местонахождении. Не будучи опытным навигатором, я смог по солнцу и звездам определить лишь то, что нахожусь к югу от экватора. О географической долготе я не имел никакого понятия, острова или береговой линии нигде видно не было. Погода оставалась ясной, дни шли за днями, а я продолжал бесцельно плыть под ярким солнцем, ожидая встретить какой-нибудь корабль или высадиться на какой-нибудь обитаемый берег. Но ни то, ни другое мне не попадалось, так что я уже начал впадать в отчаяние от своего одиночества посреди безбрежной синевы.