Охотница не ожидала услышать это имя. Именно так мужчина назвал ее. Она боялась, что это имя использовалось для того, чтобы заставить ее почувствовать себя беспомощной и неуверенной. Она не могла допустить, чтобы клан видел это. То имя. Мишель. Оно было волшебным, как заклинание силы. Остальные не должны знать об этом, иначе они сломают ее с его помощью.

Девчонка снова открыла рот, и Охотница влепила ей пощечину.

Схватила девчонку за горло и стала давить, пока та не задрожала, ловя ртом воздух и слабо сопротивляясь. Охотница снова и снова била ее об стену, пока та не обмякла.

- Готовьте ее, - сказала она, - немедленно.

Внезапно Мейси схватило множество белых рук, похожих на щупальца кальмара. Они лапали, щипали, царапали ее, оставляя глубокие борозды на теле. Сил к сопротивлению не осталось. Словно выжатая подчистую, она безвольно лежала на холодном полу из каменных плит. Голая и уязвимая. Дикари, эти первобытные твари из кошмара, обступили ее. Заостренные зубы поблескивали, намазанные жиром лица ухмылялись. Охотница возвышалась над ней, мрачная и жестокая, ее холодные глаза сверкали, как алмазы. Мейси посмотрела на нее, но не увидела жалости. Женщина, известная ей, как Мишель, была теперь королевой диких воинов. Лицо у нее было раскрашено под череп, в волосы вплетены какие-то предметы, на шее висело ожерелье из крошечных костей. В ней не было ни сочувствия, ни жалости, потому что Мишель была теперь словно пришедшей из давних времен. Темных, туманных времен, когда люди были не намного лучше лесных зверей.

Члены клана напирали, лишая Мейси света и воздуха.

Она ощущала лишь прикосновение их сальных тел, смрад шкур, которые они носили и смеси костного мозга и жира, которой они себя натирали, отвратительного, пахнущего тухлым мясом вещества. Все они трогали, ощупывали ее. Ногти царапали до крови, зубы рвали кожу, языки слизывали пот с груди, а влажные распухшие губы прижимались к ее ранам и губам. Липкие руки раздвигали ей ноги, и в легких не было воздуха для крика. Ни один мускул не подчинялся, пока новые руки протискивались к ней, натирали ее жиром и маслом, пока она не стала блестеть так же, как они. А затем, затем...

Затем она закричала, резко и пронзительно. Крик ее эхом разносился по церкви, пока она мотала головой из стороны в сторону, не в силах выдержать ужас происходящего. Крик стих, когда множество ртов и языков облепило ее лицо.

Поэтому Мейси ничего не видела.

Не видела разрисованного, блестящего от жира мужчину, облаченного в окровавленные, рваные шкуры людей и животных, в шапке из скалящейся собачьей морды. Она не видела его, и руки, прижимающие его к ней, но почувствовала, как его пенис скользнул у нее между ног, словно набухшая змея. Давил все выше и выше, входя в нее, пока она содрогалась, лягалась и выкрикивала имя единственного человека, который, как ей казалось, защитил бы ее.