Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Луис, пожалуйста, не дай им, не дай им, не дай им сделать это со мной, не дай им уничтожить меня вот так...

Но там были лишь члены клана, хватающие, щупающие и удерживающие ее. До синяков тычущие в нее грязными пальцами, целующие, лижущие ее, покусывающие заостренными кончиками своих зубов. Она была погребена заживо под их телами, смердящими кровью, экскрементами и содранными шкурами. Мужчина лежал на ней, тот, которого выбрала Охотница, проникал в нее, причиняя боль, скакал на ней, хрюкая, как боров, изо рта у него зловонными нитями свисала слюна.

Когда его семя пролилось в нее, и его тело напряглось и задергалось, она издала последний крик, разрывающий ее изнутри, превращающий ее душу в кровоточащую расселину, которая поглощала все, чем она была, или могла стать, затягивала в черную кипящую пустоту доисторической эпохи...

72

Луис всматривался в темноту за окном. Он понимал, что должен бежать как можно дальше, пока они не вернулись. Но, казалось, его это не волновало. Все рушилось, и внутри и снаружи, и он утратил решимость. Он вспоминал то, что сказал ему Эрл, тогда, у изгороди.

Мы - инструменты собственного уничтожения! В каждом из нас есть заряженный пистолет, и колоссальный популяционный взрыв спустил курок. Да поможет нам Бог, Луис, но мы истребим самих себя! Звери из джунглей! Убивающие, насилующие, грабящие! Бессознательное генетическое побуждение уничтожит все, что мы создали, выпотрошит цивилизацию, истребит человечество, как крупный рогатый скот, потому что мы охвачены первобытными потребностями, и в нас бушует память рода!

Сейчас это звучало уже не так безумно, как тогда.