Не прошло и трех недель, как Джо Адамс стал кандидатом в шерифы. Его растущая популярность была удивительной. Еще более удивительной, на мой взгляд, оказалась кампания самого Вандо. Я ожидал, что Вандо как политикан будет тратить деньги, словно воду, бегать, размахивая членскими карточками, и убеждать своих товарищей поддержать его. Я предвкушал его бесплатную пивную кампанию, щедро оплаченные рекламные щиты и плакаты. Щиты и плакаты в кампании действительно использовали, но в ней не было самого Аллана Вандо.

Он не проводил публичных собраний, не распространял никакой агитационной литературы. Не выступал по радио. Он даже не удосужился пожать руку всем желающим на церковном ужине. Подобная сдержанность совершенно была непохожа на него. Я начал думать, не потряс ли его до глубины души несчастный случай на вечеринке. До меня постоянно доходили слухи, что Вандо всюду ходит с группой подозрительных незнакомцев — иностранцев или безграмотных малых. Это озадачило больше всего.

Потом я увидел это собственными глазами. Однажды утром стало известно, что нынешний шериф вступил в предвыборную гонку против Вандо и моего кандидата Джо Адамса. Я помчался в избирательную комиссию за подробностями — и наткнулся там на Вандо. Он стоял у стола, окруженный высокими смуглыми незнакомцами — тремя горбоносыми мужчинами, чьи гнусавые голоса звенели иностранным выговором.

Мое появление заставило его обернуться, и мужчины повернулись вместе с ним. Аллан Вандо бросил на меня взгляд, и я понял, что слухи верны, как и моя теория. Этот человек сошел с ума. На меня смотрело толстое заурядное лицо бизнесмена с тремя подбородками, но глаза его горели. Полыхали сами по себе, неуместные на этом самодовольном лице. Они были похожи на глаза змеи, выглядывающие из деревянных глазниц детской куклы.

Вандо уставился на меня, но не без узнавания, а только со смертельной ненавистью, исходящей из его неестественных глаз. Затем пухлая рука подтолкнула мужчин в мою сторону. Его губы мягко двигались.

— Это один из них — запомни его, — сказал он. Или, казалось, что сказал. И темные люди посмотрели на меня с ухмылкой, затем ухмыльнулся и Вандо, а это оказалось даже хуже, чем его ненависть.

Признаюсь, я там не задерживался. Ушел, не выполнив своего задания, не сделав ни шагу дальше дверного проема. Конечно, это глупость с примесью мелодраматизма. И конечно, я струсил. Но лучше быть живым трусом, чем мертвым храбрецом. Не могу объяснить лучше. Вандо и темные люди посмотрели на меня, и я понял, что должен убраться от них подальше. Это легко объяснить. Не прошло и пяти минут, как я уже проклинал себя за глупость.