Я заметался как лис, чей хвост был так шикарен, что воспламенился одним прекрасным утром. Бросился затаптывать пламя… поздно! Взял на руки Акацию, унёс в комнату девочек, где дыма было меньше, и бросился обратно. Видимость заметно ухудшилась. Воздуха не хватало. «Ничего уже не спасти», думал я.

Но, как видите, я пишу. Сидя на пороховой бочке, по фитилю которой уже бежит огонь, я не успел бы дописать этот текст и до середины. Я справился. Кухня горела медленно, влажно, как торфяные болота. Какие-то пузыри лопались на рыхлом полу, будто всплывая из недр земли. Большой паук кляксой уселся посреди потолка. Вьюнок, что обвил люстру, горестно качал листьями.

Я открыл везде, где мог, воду, в раковине заткнул слив губкой для посуды, которая от жара съежилась и стала похожа на диковинное морское животное. В ванной нашлось жестяное ведро. В общем, через пятнадцать минут моя кухня была похожа на вышедшую из берегов Амазонку со своими водопадами и ручьями, а я… всё, на что я был способен, это добрести до залы и рухнуть на стул перед монитором. Последствия будут оценены позже.

Не сомневаюсь, что меня ждёт наказание. В чём оно будет заключаться? Кто приведёт его в исполнение? Мышка взбунтовалась в клетке, перевернула колесо и чуть не расшибла себе лоб об прутья. Возможно, стоит ограничить ей свободу передвижения?..

3.

Темнота простиралась вперёд и вверх, намекая на огромную пещеру. Алёна забилась в безмолвном крике… и тут обнаружила, что может двигаться. Более того, она стоит, а мышцы напряжены до предела, как бывает, когда отмахаешь с рюкзаком за спиной пяток-другой километров. Она качнулась, восстанавливая утраченное равновесие. Наклонившись, растёрла икры. Ноги, обутые в удобные кроссовки для бега (они остались дома, в Питере), прочно стояли на чём-то, напоминающем скалистую почву. Было холодно, но не по-октябрьски, запах сырости и звук капающей тут и там воды составляли странную, вкрадчивую мелодию. Кроссовки оказались единственным знакомым предметом одежды. Алёна облачена в незнакомые джинсы, пожалуй, слишком большие в бёдрах, и водолазку без рисунка или каких бы то ни было отличительных знаков, свободную в талии. Руки саднили, словно девушка только что одолела крутой подъём.

Алёна огляделась и пошла вперёд, туда, где привыкающие к новой обстановке глаза различили искорку естественного света, заключённую в полукруг. Если это пещера, то там, несомненно, выход. Почва неровная и каменистая. Я не должна здесь находиться, — сказала она себе, но вопрос, где она быть должна, так и остался без ответа. Будто несколько страниц из тетради жизни скомкали и выбросили вон. Запах сырости то усиливался, то ослабевал, пока вдруг не стал густым, как масло. Девушка остановилась, в замешательстве глядя вниз. Дороги дальше не было. Обрыв высотой около полутора метров, где торопилась нести свои воды подземная речка. Алёна собрала в пучок и отпустила волосы, пожала плечами и пошла вдоль крутого берега, не теряя из виду светлое пятно. Почему я одна? — подумала она. — Куда делся Юра? Он остался снаружи?