«Наверх я не пойду, — сказал я. — Все, что мне нужно, и тут есть».

Презрительно она на меня взглянула, а потом так-то просто, как ни в чем не бывало, и говорит:

«Очень хорошо. Можете взять эти медали. Я буду рада, если вы начнете с этого конца. Если их переплавить, то ведь цена им всем, вероятно, будет одинаковая. Но здесь лежат самые редкие, а потому и самые для него дорогие. Нет надобности ломать замков: если нажмете вот эту медную пуговку, то под ней окажется секретный механизм. Вот так! Возьмите сперва вот эту маленькую; она для него дороже зеницы ока».

Один ящик был уже открыт, и медальки сверкали передо мною. Я уж взял было ту, на которую она указала, как вдруг она переменилась в лице, подняла палец и шепнула:

«Тсс! Что это?»

Где-то далеко в доме слышен был легкий шум, точно кто-то шел, волоча ноги. В одну минуту она прикрыла и заперла ящик.

«Это мой муж! — шептала она. — Ничего, не тревожьтесь. Я сейчас устрою. Сюда! Живо, за шпалеры!» Она толкнула меня за раскрашенную занавеску на стене. Пустой мешок был у меня в руках. Взяв свечку, она быстро пошла в ту комнату, откуда мы раньше выходили. Со своего места я видел ее через отворенную дверь.

«Это вы, Роберт?» — крикнула она.

В конце длинной комнаты, за второй дверью, показался свет, который становился все ярче. Потом увидел я в двери лицо, большое и толстое, все в морщинах, с золотыми очками на большом горбатом носу. Чтобы лучше видеть в очки, человек этот откинул голову назад, так что нос его торчал, словно у какой-то птицы. Росту он был высокого и толстый, да халат на нем был широкий; как встал он в двери, так почти всю ее загородил. Волосы на голове были седые, курчавые, а лицо все выбрито. Губы небольшие, тонкие; мало их и видать под этаким-то носом.

Он стоял там со свечою и злобно, подозрительно глядел на жену. По одному этому взгляду было видно, что он любит ее не меньше, чем она его.

«Что там такое? — спросил он. — Еще новые капризы? Зачем вы бродите по комнатам? Отчего не ложитесь спать? "

«Я не могла заснуть», — ответила она ленивым, усталым голосом. Если была она актрисой, так, видно, не забыла еще своей науки.

«Я позволил бы себе заметить, — отвечал он с язвительной вежливостью, — что чистая совесть есть лучшая помощница сна».

«Это неправда, потому что вы-то спите очень хорошо».

«В моей жизни есть только одно обстоятельство, за которое мог бы себя упрекнуть, — сказал он, и его волосы как-то сердито нахохлились, точно перья у старого попугая. — Вы сами отлично знаете, что это такое. Моя ошибка повлекла за собою и соответствующее наказание».