В этот момент что-то окончательно сломалось в фигуре мертвой актрисы, а верхнюю часть черепа будто смяло невидимое колесо.
– Пусти! – завопила она.
Максим развернулся и рванул по коридору. Наверное, так бегут к славе. В Настоящем Сценарии не хватало лишь ясности относительно судьбы главного героя.
Он вылетел в темный туннель, в зловонные тиски арочного свода, и бросился прочь что было сил. Под потолком тускло горели лампы аварийного освещения. Тени вздрагивали, моргали ампутированными веками. Дыхание было порывистым, а видения, проносящиеся перед глазами, – жуткими. В голове звенело, туннель плясал перед отекшими глазами.
Какая участь уготована герою Настоящего Сценария? Предопределено жанром?
Справа и слева мелькали решетки, крышки вентиляционных шахт, металлические ребра, пучки электрических проводов. В горле клокотал невызревший крик. В спину давил
Лампы потухли – не додумал ли он их сам, чтобы не потеряться в переплетении туннелей? – и Максим выключил фонарь. Ноги налились свинцом. Он стал задыхаться и через минуту почувствовал, что замедляется, нет, станция замедляет его, перед глазами плясали пятна крови, в ушах стучало, а холодные пальцы подземщиков тянулись к излому его спины.
Максим закричал и, продолжая вопить, выскочил на платформу. Прямо к распахнутым дверям поезда, в которые упал, точно в вырытую могилу.
Тьма. Кровь. Черное. Алое. Тьма. Кровь…
Пульсирующая пелена сошла, и он понял, что движется. Поезд движется. И в вагоне больше никого нет. Ни «чумных» призраков, ни Старикана, ни его безумной любовницы.
Он подполз к сиденью, уперся лбом в растрескавшуюся обивку, вскрикнул от боли и заплакал. «Прости, Оль, прости… я не должен был …»
Под потолком бились мотыльки электрического света.
Когда глаза высохли, Максим достал диктофон и нажал на кнопку записи.
Через некоторое время он поднялся с колен и, хватаясь за поручни, двинулся по проходу. Диктофон оставил на заляпанном кровью сиденье, ему больше ни к чему – когда закончились слова, стало понятно, что Настоящий Сценарий оказался пустышкой. История о призраках, примеряющих человеческие тела, больше не вдохновляла Максима; пугала до икоты, но не вдохновляла.
Вагон качало, неоновые трубки подмигивали. То и дело щелкали, включаясь, динамики. Лицо опухло так сильно, что Максим мало что видел.
– Едем без остановок, – радостно сообщил голос машиниста.