На кухне я открыл жестянку чили с мясом, отыскал ложку и вышел на старый причал. За сторожкой виднелись проржавевшие качели, установленные кем-то из прошлых владельцев, и песочница. Барнс не был женат, детская площадка ему была ни к чему, но сносить ее он не стал. Да и зачем? Работы много, а толку никакого.

Я ненадолго остановился, всматриваясь в тени под качелями. Причал был узкий и шаткий. Рядом с ним стоял лодочный домик. Я прошел мимо лодочного домика, уселся на край причала. Жевал холодные консервы. Налетел ветерок, зашептались камыши. По небу пролетела гусиная стая. На юг. Солнце зашло. Опустились сумерки.

Было тихо. Мне это нравилось. С Барнсом, бывало, тишины не дождешься. Уж очень он был любопытным. Любил поговорить о том о сем, особенно о том, чего не мог понять. Например, о монстрах, выползающих из трупов. Барнс называл их младшими демонами. Вычитал это в одной из книг, найденных в искореженном «крайслере». У него были свои соображения по поводу монстров. Летом он постоянно излагал мне эти соображения, но я в дискуссию не вступал. Меня от разговоров корежило. И от Барнсовых соображений тоже… Все эти «а может», «а что, если». Барнс только о них и говорил.

Меня волновали вещи попроще. Из тех, что всем понятны. Которые не надо обсуждать. К примеру, как бы проснуться прежде, чем зубастая тварь заглотит меня целиком. Или как бы не кончились патроны. Или как увернуться от кровавого плевка, чтобы потом не захотелось точить зубы напильником и жрать покойников, отрытых на кладбище. Вот что волновало меня тем летом, да и сейчас тоже, после того как кровомордая дурища пырнула мне в бок грязным ножом.

Я доел чили. Уже стемнело. И похолодало. Чувствовалось приближение зимы. Я швырнул пустую жестянку в озеро и пошел к дому. В лиловых сумерках еще виднелись четкие очертания сторожки. В каминную трубу влетели две птицы. Я бы их не заметил, если бы как раз тогда не посмотрел на дом. Я покачал головой. Надо же, октябрь, а птицы вьют гнезда. Нет, точно, мир сошел с ума.

Я уселся на диван, раздумывая, не разжечь ли огонь в камине. Птиц было не жалко — нечего гнездиться в дымоходах. На причале я продрог, а у стоянки была сложена поленница дубовых дров. Если развести огонь, минут за двадцать согреюсь. Но я устал, раненую руку дергало, будто в ней билось еще одно сердце. А вдруг швы разойдутся, если я поволоку вязанку дров? Лучше вздремнуть.

Я принял щедрую дозу обезболивающих — больше, чем следовало, — запил их глотком «Джека Дэниелса». Темнота обступила меня со всех сторон. Спальня, которую я занимал летом, была на первом этаже. Не самое безопасное место, если в ночи что-нибудь заберется в дом. Вдобавок я таблеток наглотался, в голове туман. Нет, на втором этаже лучше.