— Ослабьте чуть-чуть шкоты! — крикнул я направившемуся в кормовую часть Сангри. — Ветер порывистый, а у нас нет никакого балласта.

Он двинулся обратно на нос, а доктор Сайленс продолжал:

— Я хотел сказать, что долгое пребывание здесь привело бы к распаду личности, к дегенерации. Эта местность начисто лишена какого-либо человеческого гуманистического начала, с ней не связано никаких исторических ассоциаций, неважно, хороших или плохих. Этот пейзаж еще не пробудился к жизни, он все еще спит доисторическим сном.

— Вы имеете в виду, — вставил я, — что живущий здесь человек мог бы со временем одичать?

— Его страсти вышли бы из-под контроля, эгоистические желания возобладали, инстинкты огрубели и, возможно, стали бы дикими.

— Но…

— В других местах, столь же глухих, — например, в некоторых частях Италии, — где все же присутствуют какие-то благотворные влияния, умеряющие страсти, такого не могло бы случиться. Человек и там, возможно, одичал бы, даже превратился в некотором роде в дикаря, но все же то была бы человеческая дикость, которую можно понять и с которой можно иметь дело. А здесь, в этом лишенном души месте, все будет иначе… — Доктор говорил медленно, тщательно взвешивая слова. Я смотрел на него, а в голове у меня проносилось множество вопросов; потом, опасаясь, как бы Сангри нас не услышал, крикнул канадцу, чтобы он остался на носу. — Прежде всего появились бы нечувствительность к боли и безразличие к правам других людей. Затем очерствела бы душа, не под воздействием каких-либо человеческих страстей или фанатизма, но в результате умирания и перехода в состояние холодной, примитивной, лишенной эмоций дикости, такой же бездушной, как окружающий пейзаж.

— Вы действительно считаете, что человек с сильными желаниями мог бы до такой степени деградировать?

— Да, сам того не осознавая, он мог бы стать дикарем, его инстинкты и желания стали бы животными. — Сайленс обернулся на секунду в сторону канадца и, понизив голос, продолжал очень веско: — А если, благодаря хрупкому здоровью или другим благоприятствующим обстоятельствам, его двойник — вы, конечно, знаете, что я имею в виду эфирное тело желания, или, как некоторые его называют, астральное тело, в общем, та часть, в которой обитают эмоции, страсти и желания, — так вот, если этот двойник неплотно подогнан к физическому телу, то время от времени вполне могла бы иметь место проекция…

Саигри внезапно рванулся к корме, его лицо пылало, но от солнца ли с ветром или от того, что он услышал, сказать невозможно. От неожиданности румпель выскользнул у меня из рук, и от мощного толчка, с которым ветер рванул лодку, все мы свалились на дно.