К этому времени ему надоело выискивать новые названия. Лес сгущался, высокие деревья образовывали арочный свод, заслоняющий солнце. Пытаясь следовать по течению ручья, Фрайерс все углублялся в заросли сквозь ветви, которые преграждали путь и хлестали его по лицу, и наконец обнаружил, что придется промочить ноги. Тропинка окончательно пропала, и подлесок подступил к самому берегу. Джереми закатал штанины и неуверенно опустил в воду одну ногу в кеде, потом другую. Вода была холодной, как в роднике, и он вообразил себе ледяные пещеры глубоко под землей. Фрайерс стиснул зубы и пошел дальше. Вскоре холод как будто отступил; либо он к нему привык, либо ступни совершенно занемели. Впереди через ручеек, будто мост, перекинулась невысокая арка из гнилых стволов и лиан. Фрайерс пригнулся и прошел под ней, шлепая кедами по воде.

Дальше поток сворачивал на запад, и за аркой образовался небольшой круглый пруд с песчаными берегами. Вокруг росли изящные дубы, корни которых скрывались под поверхностью. Сюда явно приходили на водопой животные, на мокром песке остались следы: одни – определенно, олень, другие – то ли лиса, то ли собака какого-нибудь фермера. Фрайерс пожалел, что не взял с собой определитель следов. Вряд ли удастся отыскать их по памяти.

Он пошел вперед, гадая, отчего место кажется таким знакомым. Может быть, оно ему приснилось?

Он вышел в самый центр пруда; вода поднялась выше лодыжек. Вокруг слышались только редкие выкрики птиц, перекликающихся высоко в кронах деревьев. Воздух звенел от их голосов.

Отчего-то Фрайерс почувствовал себя недостойным, грязным, как будто он сам и есть та скверна, из-за которой подняли крик птицы. Внезапно он ощутил работу собственного тела: маслянистые выделения из пор, шум проходящего сквозь ноздри воздуха, мерзость города, прицепившуюся к волосам, мерзость своей собственной плоти, мерзость глубоко в себе самом. Ему не следовало здесь находиться. Его разуму, человеческому разуму – да и любому другому – не было здесь места. Этот пруд не предназначался для мыслящих существ. Мысль его оскверняла. Фрайерс ощутил чужеродность обуви у себя на ногах: ткань, краска, резина; городская грязь, что его породила. Он опустил взгляд, чтобы осмотреть себя, и увидел, как у лодыжек плещется вода, а в ней – отражается он сам.

Одно мгновение два существа – городской житель и лесной человек – рассматривали друг друга. И на одно мгновение прекратились все звуки, все движение. И он в полный рост растянулся в пруду.

Потом Фрайерс встал. По плечам и волосам стекала ледяная вода. Он снова услышал, как кричат птицы, от ярости или восторга – не разобрать, увидел проникающие сквозь листву золотые лучики солнца. Его охватило страстное желание; необъяснимая сила потянула на запад. И когда он, как игла компаса, безошибочно повернулся в нужном направлении и посмотрел на запад со своего места в центре пруда, деревья как будто расступились. Фрайерс увидел серебряную полоску ручья, уходящую вдаль, в самое сердце леса, туда, где бывали только звери да птицы. Глядя на нее, он и хотел, и боялся идти дальше, и внезапно его охватила такая усталость, что он развернулся, выбежал из ручья и в изнеможении упал на песок.