Впервые за несколько месяцев он ощупывает края опухоли и находит свое истинное «я» – того, кто плакал от счастья при рождении дочерей и тосковал по хорошенькой рыжеволосой девушке из книжного магазина. Его истинному «я» стыдно. Стыдно за то, что он открыл свою семью перед этим Городом и его чудовищными возможностями. Стыдно, что не прислушался к Юнис, когда та твердила, что видела что-то в окне своей спальни. Стыдно, что отмахнулся от Маргарет, показывавшей ему следы когтей на кирпичной кладке дома. Стыдно, что не послушал самых главных женщин своей жизни, когда они пытались втолковать ему, что происходит что-то странное. Он притворялся, будто все хорошо и нормально, хотя на самом деле это было не так.
Он идет через комнату к Маргарет, но когда подходит к ней, за окном вновь бьет синяя вспышка, и обстановка снова меняется. Он все еще в больничной палате, но теперь вновь лежит в постели. Боль беспокоит его сильнее, чем когда-либо, и неровное дыхание отдается в ушах. Он смутно ощущает рядом Сидни. Она держит его за руку. Он поворачивается к ней, потому что должен кому-то рассказать, должен как-то предупредить. Она так испугана и так жаждет хоть чем-нибудь ему помочь…
Он собирается с мыслями. Это так же трудно, как сгребать листья на сильном ветру.
Потом все снова меняется. Он опять в больничной постели, но в этот раз Сидни стоит в отдалении и угрюмо смотрит, как Маргарет вкладывает ему в руки новорожденного ребенка.
Ной. Мальчика зовут Ной. Тело Гарри измучено болью, но разум ясен, поэтому ему дали второй шанс встретиться с сыном. Освободившись от тумана опухоли, он столько всего хочет ему рассказать, но самое главное, пожалуй, вот что: жизнь всех превращает в чудовищ, но всегда есть возможность вернуться. Боль и смерть реальны, но так же реальны любовь, семья и прощение. Он хочет сказать все это, но слова не идут. Вместо этого он целует Ноя в лоб в надежде, что этот крошечный розовый комочек вырастет и поймет все сам.
За окном бьет серия вспышек – в этот раз более интенсивных и быстрых, и, когда зрение проясняется, он осознает, что лежит на мате поверх Маргарет на заднем дворе «Дома страха». Сейчас октябрь 1968 года, и они вдвоем только что выпали из пластиковой трубы. Она смотрит на него зелеными глазами, явно пытаясь что-то для себя решить – что-то очень важное, как он понимает, – но, прежде чем она открывает рот, мат под ними проваливается. Вернее, не совсем так. Мат остается лежать там, где лежал, это они с Маргарет дрейфуют в пространстве. И не только они. Оглянувшись вокруг, он видит десятки других людей, плывущих вверх, вверх и вверх среди машин, мусорных мешков, баков, желтых листьев, спортивного снаряжения, газет, кошек и собак. Все, что не было прикручено болтами, поднимается вверх, сквозь пространство. Небо мелькает как в стробоскопе: синее-белое-синее-белое-синее-белое…