– Почему? Почему, черт возьми? Почему вам так необходимо это безумие?
– Мои годы в детдоме, когда я жила у них под пятой, – ответила Райа. – Я хочу отомстить за них.
– И за моего брата Керри, – сказал я.
– За Студня Джордана, – добавила Райа.
Джоэль не открыл глаза. Он сложил руки на столе, словно для молитвы.
– И за моего отца, – сказал я. – Один из них убил моего отца. И бабушку. И тетю Полу.
– За тех детей, что погибли при пожаре в йонтсдаунской школе, – тихо добавила Райа.
– И за тех, кто погибнет, если мы не будем действовать, – сказал я.
– Чтобы искупить мои грехи, – сказала Райа. – За все годы, что я была на их стороне.
– Потому что, если мы не сделаем этого, – добавил я, – мы будем не лучше, чем те люди, что стояли у окон и глядели, как Китти Дженовезе режут на куски.
Мы все сидели и с минуту думали над этим.
Ночной воздух струился в окна, прикрытые ширмами, с легким шипением, словно кто-то выдыхал его сквозь сжатые зубы.
Снаружи в ночи пронесся сильный порыв ветра, как будто некое создание огромного размера прошло в темноте.
Наконец Джоэль сказал:
– Но, господи, вас только двое против такого множества…
– Это лучше, что нас только двое, – сказал я. – Двоих осторожных чужаков не заметят. Мы сможем соваться повсюду, не привлекая к себе внимания, и тем самым скорее сумеем выяснить, почему так много их собралось в одном месте. А потом… если мы решим, что необходимо уничтожить несколько гоблинов, мы сможем сделать это втихую.
В глубоко запавших глазницах под массивным неровным лбом открылись карие глаза Джоэля. Они были бесконечно выразительными, полными понимания, беспокойства, сожаления и, возможно, жалости.
Лора Так потянулась через стол, взяла руку Райи в свою, другой рукой дотронулась до моей и сказала:
– Если вы отправитесь туда и обнаружите, что попали в беду, из которой не сумеете выбраться в одиночку, мы придем.
– Да, – сказал Джоэль с ноткой отвращения к себе самому (я ощутил, что тут он был не вполне искренен), – боюсь, что мы достаточно тупы и достаточно сентиментальны, чтобы прийти.