Мы, ускользнув от задержания, отъехали прочь, а коп остановил «Бьюик» позади нас.

Внезапный порыв ветра поднял миллиард снежных нитей с земли, в мгновение ока соткал из них серебристо-серый занавес и задернул этот занавес на дороге за нашей спиной, скрыв «Бьюик», незадачливого водителя и гоблина-полицейского от моих глаз.

– Недолет, – заметил я.

Райа не отозвалась. Впереди и чуть ниже перед нами лежал Йонтсдаун. Она опять повернулась лицом вперед, кусая нижнюю губу и глядя на город, в который мы спускались.

Прошлым летом Йонтсдаун произвел впечатление мрачного средневекового городишки. Сейчас, в холодных объятиях зимы, он был еще менее привлекателен, чем в тот августовский день, когда я впервые увидел его. В пасмурной дали клубящиеся из труб грязного сталелитейного завода дым и пар были темнее и тяжелее от загрязняющих веществ, чем прежде; они напоминали столбы выбросов из дымящегося вулкана. Несколькими сотнями футов выше серый пар утончался, и его разрывал в клочья зимний ветер, но серный дым тянулся от одной горной вершины к другой. Сочетание темных туч и желтых кислотных дымов придавало небу такой вид, будто ему наставили синяков. И если небо было в синяках, то город под ним был избит, разнесен в клочки, смертельно ранен – создавалось впечатление не просто умирающего в нем общества, но общества умирающих, кладбища размером с город. Ряды домов – многие из них обветшали, все были покрыты пленкой серой грязи, и более крупные строения из кирпича и гранита, в прошлый раз напоминавшие мне средневековые строения. Они не утратили своей анахроничности, но на сей раз – с закопченным снегом на крышах, с грязными сосульками, свешивающимися с карнизов, с желтушной изморозью, испятнавшей стекла под мрамор, – они к тому же казались ряд за рядом стоящими надгробиями на кладбище великанов. А с большого расстояния вагоны в депо вполне могли сойти за огромные гробы.

Я чувствовал, что буквально плыву среди психических излучений, и каждый поток в этом Стигийском море был темным, холодным и пугающим.

Мы пересекли мост через замерзшую реку. Острые глыбы льда в беспорядке громоздились внизу – под решетчатым металлическим настилом, с той стороны тяжелого железного ограждения. Тормоза в этот раз не запели – они испустили пронзительный, на одной ноте, вопль.

На другой стороне моста я резко свернул, нажав на тормоз, и остановил машину.

– Что ты делаешь? – спросила Райа, глядя на неряшливый бар и кафе, возле которых я остановился.

Это было здание из цементных блоков желчно-зеленого цвета. Тусклая облупившаяся вывеска красного цвета болталась над входом. На окнах не было изморози, но виднелось множество потеков жира и копоти.