В какой-то момент, словно сквозь сон, я вдруг почувствовал, как рвутся мои связи с этим миром, где было столько боли. Я стал лёгким-лёгким – и кажется, здесь меня удерживает только Янка в наушниках.
В какой-то момент, словно сквозь сон, я вдруг почувствовал, как рвутся мои связи с этим миром, где было столько боли. Я стал лёгким-лёгким – и кажется, здесь меня удерживает только Янка в наушниках.
Я умер? Нет, ведь я ещё слышу песни.
Я умер? Нет, ведь я ещё слышу песни.
А потом плеер всё же разрядился, и в наступившей тишине – я ещё не слышал грохота близкой бомбёжки, а тела уже не чувствовал, – мне вдруг окончательно стало ясно, что здесь, в этом дрянном мире, меня уже не держит ничто.
И можно наконец-то выдохнуть… и уйти.
Только уходить так – глупо! Сын офицера, сын десантника-героя, подохший от голода в канализации?!
Только уходить так – глупо! Сын офицера, сын десантника-героя, подохший от голода в канализации?!
Если бы кто-нибудь только мог поменять мою судьбу!.. Если бы… если бы…
Если бы кто-нибудь только мог поменять мою судьбу!.. Если бы… если бы…
Грохот, который я не услышал. Потолок дал трещину, и на меня посыпалась земля. Через несколько взрывов от него отлетел здоровенный кусок. Вспышка – бесконечно-долгая, вне всякого времени. Отчаянный крик в окружающем безмолвии.
Господи, Ты слышишь?! Ты же есть, я знаю!
Господи, Ты слышишь?! Ты же есть, я знаю!
Может, Ты всё-таки не отвернулся от нас? От этого города… От меня.
Может, Ты всё-таки не отвернулся от нас? От этого города… От меня.
Я немногого прошу.