— Да. Эй, даже на минуту не вздумай втемяшить в голову, что я хочу пойти к этому головорезу.

— В мыслях не было. — Однако, даже когда я осторожно выпустил ее запястье и она продолжила сидеть смирно, осталось у меня некое предубеждение, согласно которому Кэт, возможно, желала пересесть к Снеговичу… может быть, даже бессознательно — ведь, в конце концов, именно она подбила меня на побег от него, но кто знает, вдруг, после всех издевательств, выпавших на ее долю от мужа, от Эллиота, от трех косых ублюдков на пляже, у нее выработалась этакая противоестественная привязанность к откровенно порочным мужчинам?

К ней ведь, выходит, буквально липнут благоприятные обстоятельства для избиений, унижений и изнасилований.

Но не винить же ее в этом!

Я перестал об этом думать, когда Пегги дошла до открытой двери фургона. Встав перед ней, она не стала подниматься в кабину, а заговорила с кем-то внутри. Слов было не расслышать — внутри шумели двигатель и кондиционер, снаружи завывал ветер.

— Он, кажется, не собирается принимать наши условия, — сказала Кэт.

Пегги отчаянно, будто дирижер, жестикулировала. Что бы Снегович не отвечал, ей это явно было не по душе. Она даже указала на меня и повертела пальцем у виска. Видимо, и это не произвело впечатления на седого бандита. Тогда, встряхнув головой, она прижала одну руку к груди и вытянула другую, будто на свадьбе перед церковным алтарем.

— Она упрашивает его, — пояснила Кэт.

Внезапно, Пегги широко раскинула руки и крикнула:

— НЕТ!

Даже мне было прекрасно слышно.

Звук этот царапнул по моему сердцу.

Смешно и как-то по-мультяшному подпрыгнув, Пегги влетела в кабину фургона. Секунду все, что мы могли видеть — ее барахтающиеся в воздухе ноги; похоже, на ступеньку она приземлилась коленками. Потом что-то резко выбросило ее из кабины, будто кто-то, кто был внутри, пнул ее ногой. Звучно шлепнувшись о дорогу, Пегги дернулась — и так и осталась лежать, разбросав руки. Над ее телом взметнулись облачка рунтовой пыли.

Ветер унес их.