Очень скоро его рев сменил тональность.

Помчавшийся вперед фургон поднял его в воздух, и какое-то время, могу поклясться, Снег Снегович летел в пыльном шлейфе за машиной, завывая уже не быком, а раненой гиеной. Длилось это метров пятьдесят-восемьдесят — потом его тело ударилось оземь, и вой захлебнулся.

Фургон продолжал гнать вперед, таща Снеговича следом.

Мы бежали за ними и на бегу кричали, прося Пегги остановиться.

То была, конечно, Пегги — больше некому.

Чертовски быстро оправилась.

Снеговича мотало, заносило и подбрасывало, как сумасшедшего любителя водных лыж, забывшего, что ни самих лыж, ни воды кругом нет. Пару раз он почти поймал волну.

Пегги протащила его всю дорогу вдоль склона, прежде чем остановилась.

Добрую четверть мили.

Мы бежали следом. Запыхавшиеся, обливающиеся потом.

Там, в отдалениии, бездвижный взлохмаченный ворох, привязанный к бамперу, лежал на песке за фургоном, и преобладали в том ворохе два цвета: бледно-серый, пыльный, и красный, кровавый.

Водительская дверь распахнулась.

Пегги вывалилась наружу. Вальсируя на нетвердых ногах, она двинулась к Снегу Снеговичу. Упав на локти и колени, она поползла. Достигнув конца борта фургона, кое-как поднялась снова.

Эти ее отчаянные рывки живо напомнили мне про то, как передвигались зомби в «Ночи живых мертвецов». И выглядела Пегги под стать тем неупокоенным разлагающимся ребятам из фильма — спутанные грязные волосы, лицо все в засохшей крови.

— Что она хочет?.. — Кэт запыхалась.

— Убить его?

— Там уже… боюсь… убивать нечего.