Тугой приклад врезался в живот, я согнулся пополам, из глаз брызнули слезы.

Лось выволок из кузова хихикающего туберкулезника. Он упирался ногами, цепляясь пальцами за борт «Камаза».

- Он выделывается! Сукин сын, выделывается еще!

 Туберкулезник икнул, сидя на асфальте, в луже. Лось охаживал его «берцами», а он не мог или не хотел вставать. У меня по спине бегали мурашки, волосы на затылке шевелились, от такого зрелища.

Лось посмотрел на свой бушлат, перевел взгляд на меня. После взглянул на второго, «шрамированного».

- Ах, ты, п-падаль, - рыкнул Лось и вскинул автомат.

Щелкнул затвор, грянул выстрел. Туберкулезник разложился на асфальте, как морская звезда, раскинул руки-ноги.

Голова треснула, как арбуз, и из дыры поползла губчатая дрянь.

- Ну и нахрена? - Шрам скривился.

- Да ты погляди, е-мое! - Лось потряс фартук блевотины. - Чертополох драный! Кому он нужен?

Вопрос повис в воздухе. Нас куда-то гонят, нас слепят фары, нас облаивают собаки, и поневоле чувствуешь себя заключенным.

Еду нам практически не давали. Сухой картон или там куски рубероида - вроде как галеты с сыром, воду, отдающую гнильцой. Мы-то на самом деле не зэки, а солдаты.

Нас погнали по коридору, и подошвы стучали о желтоватый кафель, а трубки ламп испускали нездороый свет, от которого слезились глаза. Вряд ли нам предложат баню, я вообще уже забыл, что это такое: подставить тело горячим струям, расслабиться.

Мы топали молча, как в моих снах, и  может быть, не только я вспоминал те самые кошмары.

Нас гонят как овец, и задние ряды наталкиваются на передние, я втыкаюсь носом в чье-то голое, склизкое плечо.

Вениамина утешать нет смысла, как и нет смысла что-то говорить. Он тоже это понимает. Мы с ним держимся какое-то время за руки, но потом между нами вклинивается поток. Помимо лая собак, гомона, матерных окриков, автоматных очередей, я слышу и еще что-то, вроде статического трансформаторного гула.

Потом нас сгоняют в подземелье. Во всяком случае, так кажется. Здесь сырость сухая, и я стучу зубами, теперь уже совсем потерявшись в общем потоке.

Удержать бы сознание в раскалывающейся башке... и не упасть бы, затопчут.

Снова темнота, толчея, люди тянут друг друга, дергают.

И вдруг свет в лицо.