Голоса в гостиной стали громче, в них прибавилось злости.

– Дружище, – обратился Дилан к Шепу постарше, – убери нас из этого здесь. Отправь домой, но в наше время. Ты понимаешь меня, Шеп? Немедленно убери нас из прошлого!

Шеп помладше не слышал Дилана, Джилли или самого себя, прибавившего десять лет. Шеп постарше, который слышал каждое слово Дилана, не отреагировал, словно старший брат обращался не к нему, а судя по вниманию, с которым смотрел на самого себя, но более молодого, не собирался складывать их из прошлого в настоящее, более того, в этот момент никто и ничто не заставило бы его это сделать.

Когда перебранка в гостиной стала еще громче, руки Шепа помладше, которые только что летали от коробки с оставшимися элементами паззла к практически завершенной картинке, упали на стол, каждая с элементом, который так и не занял положенное ему место. Голова мальчика повернулась к открытой двери.

– Ох, – вырвалось у Дилана, внутри у него похолодело, потому что он все понял. – Нет, дружище, нет.

– Что? – озабоченно спросила Джилли. – Что не так?

За столом Шеп выпустил из рук элементы паззла и встал.

– Бедный малыш. – Голос Дилана переполняла боль. – Он все видел. Мы понятия не имели о том, что он все видел.

– Видел – что?

Здесь, вечером 12 февраля 1992 года, десятилетний Шеперд О’Коннер обошел обеденный стол и, волоча ноги, направился к открытой двери в столовую.

Двадцатилетний Шеп шагнул к нему, протянул руку, попытался остановить. Но его рука прошла сквозь Шеперда помладше, из далекого февраля, как сквозь призрак, ни на йоту не задержав его.

Глядя на свои руки, Шеп постарше сказал: «Шеп храбрый» – голосом, который дрожал от страха. Шеп храбрый. Вроде бы не восхищался десятилетним Шепом, а убеждал себя увидеть тот ужас, который, он это знал, ждал их за дверью.

– Убери нас отсюда, – настаивал Дилан.

Шеперд встретился с ним взглядом, и пусть это был визуальный контакт с родным братом, а не незнакомцем, такое всегда становилось для Шепа серьезным потрясением. В этот вечер, при сложившихся обстоятельствах, особенно. В его глазах читалась чудовищная ранимость, чувствительность, не защищенная броней, которой обладали обычные люди: эго, самооценкой, инстинктом психологического самосохранения.

– Иди. Иди и смотри.

– Нет.

– Иди и смотри. Ты должен увидеть.

Шеп помладше вышел из полутемной столовой в гостиную.

Разорвав визуальный контакт с Диланом, Шеп постарше настаивал: «Шеп храбрый, храбрый» – и побрел следом за собой, мужчина-мальчик следовал за мальчиком, из столовой в гостиную, стопы его тащили с собой чернильные пятна, которые сначала пятнали персидский ковер, потом паркет из светлого клена.