Пижама пахла чем-то противным, кислым, и кожа тоже, хотя вечером он был в душе; во рту скопилась горечь, которую хотелось немедленно сплюнуть. Вдруг пришло в голову, что он уже почти старик, еще лет пятнадцать-двадцать – и наступит беспросветная унизительная дряхлость. Наташа, конечно, бросит его, как только найдет кого поперспективней, еще и обворует напоследок. Сын… захочет ли с ним возиться сын? После того случая с деньгами у них начались конфликты, взаимное непонимание, раздражение. Вдруг он скажет Столярову: отправляю тебя в дом престарелых, как ты меня когда-то – в интернат. Да, престижный, да, в Латвии, но что это было по сути? Отделался от шестнадцатилетнего подростка, сослал с глаз подальше, чтобы не отсвечивал. Ведь Столяров даже не попытался узнать, что тогда случилось, сразу заклеймил вором. И как ему аукнется это презрительное, высокомерное решение? Не настанет ли момент, когда он будет вспоминать Люсинду и мечтать, чтобы вернулась и забрала?

Столяров умылся и испытующе посмотрел на себя в зеркало. К его облегчению, там не было и следа от ночного расплывшегося лица. Он довольно хмыкнул. Нет, мы еще повоюем! Сколько ему осталось полноценной жизни? Пятнадцать-двадцать лет? Сколько ни есть, а будут мои! Никому не отдам! Ни тебе, чертова ведьма, ни тебе, крашеная кукла Наташка. Сыну, сыну может и отдал бы, но ему такая жертва не нужна. А сейчас задача номер один: сбежать из дома, чтобы ночью и духа его здесь не было. Он хорошо помнил, что написала Маргарита из рязанской деревеньки: три дня, то есть три ночи.

Неожиданно в памяти всплыл эпизод, которого – он это точно знал – не было ночью. Но когда все это произошло? Во сне?

В этом воспоминании Люсинда висела прямо перед ним и теперь уже видела его. Глаза не казались больше мертвыми и заледеневшими, она следила за ним взглядом и улыбалась, обнажая острые изогнутые зубы. Столярову показалось, что между ними опять проскользнул белый червь.

– Коленька, – она наклонилась и протянула к нему руку. Ее пальцы коснулись груди Столярова и вошли в нее, как четыре ледяных кинжала. – Думаешь, спасся? Глупышка. Следующей ночью тебе ничего не поможет! Будешь мой! – И ее лицо исказилось от усмешки.

Столяров вздрогнул и автоматически перекрестился.

– Спасибо тебе, Господи, – пробормотал он. – Но дальше, что дальше-то делать? Еще одной ночи я не переживу…

Он попробовал рассуждать логически. Мелькнула мысль уничтожить фотографию, но Столяров сразу отмел ее как малоперспективную. Наверняка Маргарита пробовала, чего уж проще – сунуть картонку в печь, и все дела. Нет, магические загадки так не решаются, да еще и замешанные на родственной крови, а в том, что Люсинда – его прабабка, Столяров теперь был уверен. Он даже вспомнил ее: вспомнил Устиновку, их старый дом, его спальню, куда прабабка наведывалась вечерами, пугая его до онемения. Он и Ритку вспомнил, но мутно, нечетко, безразлично. Нет, фотографию не уничтожить, и продать он ее не смог по той же причине, а вот получится ли сбежать? Или спрятаться в церкви? Попробовать стоило.