Но это было где-то впереди, где-то за отполированными до зеркального блеска рельсами, соединявшими горизонт на Западе с горизонтом на Востоке. Он подошел к окошку вокзальной кассы, чтобы купить билет, и вновь ощутил затылком взгляд из пустоты, словно кто-то оценивающе приглядывался к нему, как режиссер, заметивший, что актер перепутал весь заранее прописанный сценарий, продолжая, тем не менее, наблюдать за происходящим, с затаенным ужасом понимая, что происходит нечто ему уже неподвластное, выходящее за рамки всех жанров, и освобождая себя от своей собственной никудышной игры в режиссера.
Евгений поднялся в тамбур и направился в середину вагона, глянув мимоходом в пыльное окно, чтобы, как водится, проститься с провожавшим его безлюдным перроном. Он забросил на верхнюю полку дорожную сумку, куда были аккуратно сложены старые книжки, которые не найдешь ни в одном магазине, изношенный до дыр вязаный кардиган, фаянсовая кружка с чайной ложкой, да еще сохранившийся со студенческих лет компакт-диск с песнями Кобэйна, и опустился на свое место. Поезд издал пневматический звук выпускаемого пара, внезапно вздрогнул, словно пробудившись от едва сманившей утренней дремы, и покатился по рельсам, производя именно такой протяжный скрип бурятского моринхура, не без помощи которого монгольский арат побуждает верблюдицу сжалиться и принять за свое дитя даже самого болезненного пасынка.
За окнами двигалась серая панорама из жилых кварталов, дорожных развязок, промышленных зон, чередующихся с тошнотворными граффити на стенах облупленных гаражей. Над урбанистическим пейзажем возвышались вывески транснациональных корпораций и банков, на больших мерцающих экранах важно шагали идеально отретушированные фотомодели, а поверх рекламных растяжек, разлетающихся магистралей и потоков машин проносилось бликующее на стеклянной поверхности отражение его лица, совсем на него непохожее и как будто чужое.
Он глядел на чье-то бликующее в окне лицо, на эти кристаллические решетки небоскребов с чувством обреченности утопленника, которого уносит подо льдом быстрое течение, тогда как в десяти сантиметрах от носа сквозь мутные трещины льда еще видна привычная жизнь, идущая своим обыденным чередом, видны улицы и проспекты, переплетенные в созвездие Андромеды, прикованной к скале для ублажения прожорливого чудовища цепями кольцевых автодорог. Как часто он пролетал здесь по своей любимой орбите, запрыгивая в трамвай на Садр Элазра, следуя до оживленного перекрестка на β-Мирах и дальше до μ-кратной на площади Парижской Коммуны, иногда доезжая до туманности Андромеды, где в подземном переходе обитал задумчивый уроборос, кусающий себя за хвост и способный, кабы кто знал, отматывать время вспять под переливы ситары Джорджа Харрисона записанной в начале семидесятых на бабинную пленку «