Леля помогла мне сесть, сунула в руки чашку. Чай обжег рот, я закашлялся, пролив немного на майку, и сдавленно прошептал:

– Что ты здесь делаешь?

– Он нашел наш телефон в твоем мобильнике и позвонил мне. Я примчалась на первой электричке. Боялась, там прямо и рожу. Разве так можно?

– Извини, не знал, что она, гм, в интересном положении, – сказал Мартын. Не знай я, с кем имею дело, мог бы подумать, что он действительно сожалеет.

– А что мне, с ума дома сходить? Как это вообще получилось? Кто это сделал?

– Человек, убивший мою сестру, – сказал Мартын. – Наш бывший товарищ. Сашка свидетельствовал против него, и он решил отомстить. Кстати, эти куклы, – он кивнул в сторону окна, – память о ней.

– Ой, какие чудные! – Подойдя к окну, Леля взяла одну из кукол и засмеялась, когда та пропищала «ма-ма».

– И хозяйка была такая же, – усмехнулся Мартын. – Сказать по правде, она сводила меня с ума. Но я все равно любил ее.

Лжешь, подумал я, оглядывая тоскливую обстановку. Ты никогда никого не любил. Но притворялся здорово. А сейчас гниешь в этой дыре, один как перст, и скажи-ка, сволочь: оно того стоило?

Словно услышав мои мысли, Мартын со вздохом упал в кресло. Жалобно взвизгнули пружины. Когда он снова заговорил, в его голосе звучала горечь.

– Нам было по шестнадцать. Мы тогда здорово набрались. Сами понимаете, ветер в голове, гормоны играют…

Я закрыл глаза. Не хотелось слушать, как он будет лгать о том, что на самом деле произошло тем страшным летом 1991 года…

1991

1991

Наверное, все случилось из-за того, что мы привыкли видеть в Стрижке ходячее недоразумение, мишень для шуток, но не человека, живого и чувствующего. А может, из-за коньяка. Обыкновенного коньяка, целый ящик которого подарил Валькиному папаше-хирургу кто-то из благодарных пациентов, а Мартын без труда уломал Вальку пару бутылок скоммуниздить. Или из-за нашего затянувшегося романа с Дуней Кулаковой. Или из-за электричества в воздухе. Или из-за всего сразу.

…Весь день стоит лютый, выжигающий мозги зной, а ближе к вечеру город накрывает лиловая пелена. И ни ветерка, хотя вдалеке мрачно погромыхивает. Едкий пот сочится у нас изо всех пор, белье липнет к разгоряченному телу. Коньяк не только не освежает, он разжигает жар иного толка. Все наши мысли вертятся вокруг секса и тут же бесстыдно озвучиваются.

Увы, все, что нам остается, – это похабные разговорчики. Цыган, правда, гуляет с нашей одноклассницей Ингой, но она жестоко его динамит.

Нас не смущает присутствие Стрижки, которая угрюмо сидит на диване, выдирая волосы у новой куклы. После каждой пряди кукла жалобно пищит «мама», но Стрижка неумолима. Она тоже становится взрослой. Не способная понять, что с ней происходит, она сделалась плаксивой и раздражительной.