– Прости меня, Таня, – прошептал я. – Обещаю, что никогда больше не буду трусом.

2004

2004

Но я был и остался трусом, а теперь очутился в аду. Смотрел на останки, сваленные у стены, словно дрова, на веревку с петлей, поджидавшую меня, как героиню «Десяти негритят», на печь, в которой утробно гудело пламя, превращая в золу человеческую плоть. Печь тоже ждала. И ждал дьявол с обожженным, окровавленным лицом и ножом в руке, зажимая рот моей жене.

Леля ежилась в инвалидном кресле, дрожа всем телом.

– Если будешь тянуть, я вспорю ей живот, – сказал Мартын. – Как боженька завещал: богу – богово, а Полианне – кесарево. Она еще успеет увидеть, как ваш ребенок превращается в золу.

Леля жалобно замычала. В ее карих глазах над затянутой в перчатку рукой плескался ужас.

– Ты все равно убьешь нас, – сказал я.

– Ясен пень. – Он поднес нож к ее глазу. Она зажмурилась. – Залезай.

Он не оставит свидетельницу, это я понимал. Но и видеть, как он вонзит в нее нож, не мог. А потому влез на колоду и дрожащими руками взялся за петлю.

Острие ножа коснулось Лелиного века.

Я накинул петлю на голову. Ноги подкашивались, колода угрожающе зашаталась.

– Затяни вот так. – Мартын покрутил головой. Я последовал указанию. Петля мягко обжала шею. Пока еще мягко.

– Мы же были друзьями! – Не знаю, зачем я это сказал. Слепая надежда, порожденная отчаянием.

– Не надо ля-ля, – улыбнулся Мартын. – Вы бы первые меня сдали, и тогда не Цыгана с Валькой, а меня жарили бы в пердак.

Он отпустил Лелю. Она со всхлипом втянула в себя воздух.

– Хочешь, чтобы твой муж жил? – Леля горячо закивала. – Вставай.

Она попыталась, но ноги не слушались ее. Мартын рывком вздернул ее на ноги и толкнул ко мне.

– Ты действительно его любишь?

– Да… – прошептала она одними губами.