Светлый фон

– На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн. И вдаль глядел. Пред ним широко река неслася; бедный челн…

Что-то не так. Ох, проклятые «о»! В черепной коробке скрежетали цилиндры и вращались барабаны, игла корябала по канавкам, мембрана вибрировала, перевирая текст.

– Отсель грозить мы будем шведу! Здесь будет город заложен.

Уже лучше. Опытный чтец управлял мелодикой текста. Дирижировал акцентами. Повышал интонацию, взвивался до пуанты, и ставил точку.

– Люблю тебя, Петра творенье…

Вот снова. Бездонная яма посреди «творенья», меж «в» и «р». Разлом в береговом граните Невы. Отсутствие фрагмента в чугунной ограде.

«Что же это? – ужаснулся чтец. – Фальшивинка на фальшивинке!»

Строфы выбивались из строя, распухали, бухли, загустевали до киселя, до жирных сливок. «Т» толкалось в резцы тараном, норовя выбить зубы. На «ч» язык, чавкая, прилипал к нёбу.

Взор суетливо забегал по зрителям. Никто не видел. Никто не понимал. Разве что Анна уловила смену эмоций, смятение, но не сметану, коей стало журчащее молоко пушкинских строк.

– Красуйся, град Петров, и стой…

Искажение звукового ландшафта!

– Неколебимо, как Россия!

Тремоло! Простолюдин, потехи ради напяливший одежды принца!

Он дочитал, едва живой от стыда. Ковылял среди почитателей и друзей. Руки хлопали по плечам: «Браво!», «Как обычно, великолепно!».

– Тебе нехорошо? – участливо спросила Анна.

Он ответил хрипло:

– Мигрень. Езжай домой. Я прогуляюсь.

И это его тембр, насыщенный обертонами? Эта вот неуправляемая дрянь с назальными согласными, где был объемный баритон?

Он брел по набережной в потемках. Прохожие гнусавили, каркали, откашливали, ударения рассыпались просом в произвольных точках. Фыркали кони: лабиодентальные фонемы казались надсадными плевками. Полушепот женщин пронизывала вульгарная двусмысленность, городовой говорил, будто сиську сосал.

Арбенин ускорил шаг. За решетками сада звучали голоса, притушенные, как газовые рожки. Чуть тлели в темноте, пахли дымом и шкварками. Фон из астматического сипа. Пошленькое сопрано инженю. Под дых – вилами фальцета!