Опять зашептало, завозилось за плечами, но Марианна не обернулась.

– Стефан, – сказала она негромко, – ты ль ко мне вернулся? Ты ль ко мне пришел? Неужели выпустили тебя?

Лес промолчал. Марианна вздохнула. Арестованный неделю назад муж умел добывать еду даже тогда, когда местные напрочь отказывались подавать цыганам. За то его и заперли. С тех пор ей едва-едва удавалось найти достаточно еды, чтобы не сдохнуть с голоду, – да и это становилось все труднее с каждым новым коротким днем.

Правила были простенькие: чесать все дома по кругу, но с разными представлениями. Поначалу она ходила улыбаясь, как будто по-соседски, – пока еще не совсем холодно было и люди еще не удивлялись, что она лишь в платье да куртейке бродит по округе. Потом стала брать с собой детей – сначала маленькую на руках таскала, потом и старшего водила, чтобы молчал да из-за юбки голодными глазами смотрел. Когда и с детьми перестали подавать – вновь обошла все дома и с ходу валилась хозяевам в ноги. Ревела, заламывала руки.

Люди давали неохотно, хотя давать-то им было чего. Она видела, что хуторок жирный, нетронутый болезнями и голодом. Не зажиточный, нет, но своих нищих в деревне не было. Отучились подавать, разучились помогать. Давно уж никто у них ничего не просил.

Ну а цыганам просить не привыкать.

Вздохнув, Марианна поднялась на ноги, сделала пару шагов – да тут ноги у нее и подкосились. Охнув, повалилась в снег, ладонь разжалась, выронив куриную голову. Застонав, кинулась ее искать, да куда уж. Глаза в темноте ничего не различали, она вытягивала из снега то шишку, то кусок стылой земли. К горлу подкатило – того гляди разревется.

– Обернись, – услышала она, и даже подумать не успела, как обернулась.

Она была на том же пеньке, куда минутой раньше присела Марианна. Клюв был широко распахнут, а бледные глаза смотрели прямо в темное небо.

– Марианна, – сказала голова. – Погляди же на себя.

Марианна осторожно встала на ноги. Сердце ее колотилось, но она не отводила взгляд от куриных глаз.

Раз уж хватило ума обернуться на шепот – так уж надо глядеть. А иначе – земля.

– Ты мучаешь своих детей. Истязаешь себя. И всех, кто вокруг. Ты не можешь прокормить даже свое собственное нутро. Мать без молока – куст без ягод.

– Отдай, – попросила Марианна. – Всяко еда. Мы ее отварим – и до завтра проночуем, будем бульончик хлебать да друг о дружку греться…

– Декабрь начался, – произнесла голова. На ее клюве были меленькие острые заусенцы, как будто бы зубы. – А впереди январь, месяц метелей…

– Сдюжим, – сказала Марианна.