Максим Кабир, Дмитрий Костюкевич, Алексей Жарков

Они пришли в особняк, как средневековые крестьяне приходили к ведьмам. Разгневанные, испуганные. Выбили дверь. Растоптали награды. Знаменитый хозяин был для них длинноволосым фриком.

— Связать!

На экране опрокинутого телевизора подросток расстреливал из винтовки одноклассников.

«…третье массовое убийство. Напомним, все стрелки являлись поклонниками…» Музыкант глотал кровь, разглядывая незваных гостей.

— Твои песни — зло!

Ждали слёз. Просящих рук, протянутых к тяжёлым ботинкам.

«…запрещены на всех радио- и телевизионных каналах. Диски изымаются…»

Хозяин дома затряс головой, и они отступили по битому стеклу, не понимая. Музыкант пялился на собственные руки, стянутые хомутом по запястьям, на грудь под чёрным халатом.

— Не я… — придушенно засмеялся. — Их написал не…

Заткнули ударом, сорвали одежду. Замерли. До черноты татуированное тело: дьяволы, бесы, звери, глаза. Злые, пугающие, заморгали, заворочались на коже, напрягая бугристые мышцы. Нож выпал из руки рыжебородого, коленки затряслись. Музыкант будто выворачивался наизнанку, раздуваясь, краснея и брызгая густой едкой кровью.

— Это мы, — заревело, вздыбившись, тело, — мы написали. Но слушали — вы-ы-ы.