Ситуация была ясна и проста: Москву и ее представителей «обесчестили» (особое возмущение, разумеется, вызвала попытка взять «девятную пошлину», восходящую своими корнями ко временам расцвета Улуса Джучи и его отношений с Русью)[208].

При этом, «не познав своего сорома», как ни в чем не бывало, данные ногайские мирзы прислали в Москву своих послов, как будто ничего негативного (для Москвы) в этой ситуации не было:

К нам и послов своих прислали с вашими (бия Дин-Ахмеда. — Б. Р.) послы вместе.

К нам и послов своих прислали с вашими (бия Дин-Ахмеда. — Б. Р.) послы вместе.

Москва сетовала:

А им было за свои вины не пригож послов своих к нам прислати, и они послов своих прислали.

А им было за свои вины не пригож послов своих к нам прислати, и они послов своих прислали.

Сообщая ногайскому правителю, что «нам было над их послы пригож по тому ж учинити безчестье, как они над нашими послы безчестье учинили», как бы угрожая в воздух, Москва тем не менее предпочла совершено иной вариант поведения с ногаями:

Мы учинили по-государски, как нам пригоже быти в правде и в терпенье (sic!), поставя с очей на очи сь их послы своих послов перед твоими и перед Урусовыми послы.

Мы учинили по-государски, как нам пригоже быти в правде и в терпенье (sic!), поставя с очей на очи сь их послы своих послов перед твоими и перед Урусовыми послы.

Формально заявив, что «вам ведомо гараздо, что мы в пошлину никому ничего не даем, ни посылаем и не выпрашиваем ничего», а также что «ныне есмя к Тинбаю мирзе и к Урмагмед мирзе потому и своих детей боярских послати не хотели», Москва все же, пококетничав в играх с политическими статусами, «к Тинбаю и к сыну твоему Урмагмедю своих детей боярских с своим жалованьем послали», правда, «для сохранения лица» заявив:

Хотим их изправленья перед собою еще посмотрити. И будет перед нами изправятца, а учнут с тобою (Дин-Ахмедом. — Б. Р.) быти в послушанье, и наше жалованье к ним по твоему прошенью об них вперед будет по-прежнему980.

Хотим их изправленья перед собою еще посмотрити. И будет перед нами изправятца, а учнут с тобою (Дин-Ахмедом. — Б. Р.) быти в послушанье, и наше жалованье к ним по твоему прошенью об них вперед будет по-прежнему⁹⁸⁰.

Здесь можно наблюдать явные пережитки тех времен, когда татарская сторона была безусловно выше московской и могла позволить себе, «обесчестив» московских послов, как ни в чем не бывало требовать нового «жалованья» (согласно московской терминологии) или «пошлины» (согласно терминологии татар). И хотя к 1576 г. эти реалии, после падения двух татарских юртов, уже практически канули в лету, даже ногаи, статус правителей которых в татарском мире всегда был ниже Чингисидов, могли себе позволить безо всяких для себя последствий оскорбления и ограбления послов Московского государства, которое, хотя уже и набрало военной мощи, все же еще не решалось открыто заявлять в позднезолотоордынском мире свои новоприобретенные политические претензии и смиренно терпело («терпенье» — яркий термин источника) выходки своих бывших коллективных сюзеренов.