«Брукс» во время дебатов

«Брукс» во время дебатов

Противники и сторонники работорговли вели разъяренные дебаты в период между 1788 и 1792 г., в которых работорговое судно вообще и «Брукс» в частности играли основную роль. Работа Кларксона среди матросов сделала возможным новый виток знаний — пролетарский опыт и превращение одного вида знания в другие. Он организовывал встречи моряков с членами парламента, которые проводили исследование работорговли, и затем со столичной читающей публикой, жаждущей информации об ужасных вещах, которые по большей части случались вне берегов их собственного опыта. Публикуя рассказы моряков, Кларксон позволил им появиться в новых устных и печатных формах: в речах (Уильям Уилберфорс), лекциях (Сэмюэл Тейлор Кольридж), стихах (Роберт Саути, Ханна Мор), проповедях (Джозеф Пристли), иллюстрациях (Исаак Кришанк), в свидетельствах, статистических подсчетах, статьях, брошюрах и книгах, появлявшихся по всей Атлантике. Образ и реальность невольничьего корабля, как и почти все аспекты исследований Кларксона, были широко распространены. Гравюра «Брукс» переиздавалась и циркулировала в тысячах копий по Парижу, Эдинбургу, Глазго. Через Атлантику она попала в Филадельфию, Нью-Йорк и Чарльстон, Ньюпорт и Род-Айленд, где газеты сообщали о том, что можно купить «гравюру о страданиях наших ближних на невольничьем судне». «Брукс» стал центральным изображением этого периода, гравюра висела в общественных местах во время требования подписать ходатайства об отмене рабства в домах и тавернах по всей Атлантике [499].

Уильям Уилберфорс сочинил незабываемую фразу, когда он увидел это изображение: «Так много страданий в таком маленьком помещении — это больше, чем когда-либо представлялось человеческому воображению». Эти слова свидетельствовали о стратегическом выборе тем и задач. Один за другим аболиционисты разносили молву об ужасах работоргового судна — избиениях, случаях жестокости, тирании капитана, болезнях и смертях, короче говоря, обо всем том, что описал Кларксон в беседах с матросами. Работорговля могла сохраняться так долго, потому что она велась далеко за пределами метрополии. Теперь ее противники были полны решимости показать ее зловонную, жестокую реальность так, чтобы об этом узнали все в Европе [500].

Те, кто пытался отразить нападение, например делегаты из Ливерпуля, на парламентских слушаниях бессовестно рисовали невольничий корабль как безопасный, современный, гигиеничный вид транспорта. Роберт Норрис, сначала капитан, а потом работорговец, объяснял совету и парламентскому комитету, что для невольников выстроены чистые помещения (вычищенные благовониями и известью); у них хорошая пища, много музыки, пения и танцев; у них есть даже предметы роскоши: табак, бренди, а для женщин — бусины. Пленники спали на «чистых настилах», которые были гораздо полезнее, чем «кровати или гамаки». Капитан Норрис даже выбросил свой матрац, чтобы спать на таком же жестком настиле! Теснота не была проблемой, потому что невольники «лежат друг рядом с другом по собственной воле». Они фактически сами предпочитали находиться «в толчее». Над головами у них была «просторная решетка» и «целый ряд окон повсюду со всех сторон судна, что давало свободную циркуляцию свежего воздуха». Норрис таким образом защищал работорговое судно, но его описания рядом с ужасными свидетельствами аболиционистов казались абсурдными. Приглашая Уилберфорса отказаться от насмешек в известной речи от 12 мая 1789 г., где он издевался над ароматизированными помещениями, прекрасной пищей и судовыми развлечениями, Норрис изображал корабль «как место для удовольствий и развлечений». Разве африканцы не «радовались своему заключению»? [501]