Однако я предполагаю, что никакая страна еще не обозначила более темную и более жестокую сторону этой истории, которую составляет террор. Насилие и террор были основой формирования атлантической экономики и ее сложной трудовой системы в XVII и XVIII вв. Даже лучшие историки работорговли и рабства имели тенденцию преуменьшать, можно даже сказать, узаконивать насилие и террор, которые составляют предмет их изучения [544].

Большинство исследований Среднего пути и работорговли сконцентрировались только на одном аспекте этой проблемы. Изучая выступления аболиционистов в XVIII в., многие историки из-за недоверия к пропаганде и сенсационности их заявлений сосредоточились на определении уровня смертности во время Среднего пути, которая возрастала и была синонимом ужаса работорговли. Следовательно, подсчет количества перевезенных людей и численности смертей в пути стали ключевыми вопросами исследований. Однако мне кажется, что такой подход имеет ряд ограничений.

Одна из главных целей этой книги состояла в том, чтобы расширить представления о работорговле и рассмотреть смерть в качестве одного из аспектов устрашения, чтобы доказать, что насилие превратилось в человеческую драму, разыгрывавшуюся на одном судне за другим, и что этот террор превращал работорговое судно в ад. Численность умерших можно подсчитать и дать ответ на этот вопрос в кратком статистическом анализе — действительно бескровном, который просто констатирует, что часть людей создали террор, а другие его испытали и ему сопротивлялись.

Акцент исключительно на терроре не делает вопрос более простым. И при этом историк не может дать на этот вопрос случайный ответ. Эксплуатация неоплаченной рабочей силы должна быть просчитана, чтобы представить полный учет ценности их труда. Компенсация заключается, по моему мнению, в законе, но правосудие не может просто представить денежный баланс, так как нельзя действовать по правилам игры, которая породила работорговлю. Какова в любом случае была бы цена террора? Какова цена массовой преждевременной смерти? Эти вопросы являются частью общей проблемы расизма, особенно если они дополнены классовым угнетением, и они все еще не решены [545].

В заключение я хочу сказать, что ответы на эти вопросы должны быть даны социальным движением за правосудие, во главе с потомками тех, кто больше всего пострадал от наследства работорговли, рабства и расизма, который они породили. Нужно присоединиться к более широкой борьбе за прекращение насилия и террора, которые всегда были основой роста и развития капитализма. Именно по этой причине я хотел закончить книгу свидетельством матросов о невольниках, заботящихся о больных и умирающих моряках в карибских портах. Это было самое щедрое милосердие, которое я обнаружил в ходе своего исследования. Эти благодеяния, совершенные людьми, у которых не было ни еды, ни дома, ни здоровья, ни места для похорон, как оказалось, создали предпосылки иного будущего. Их вера и наши усилия сделают справедливость возможной. Длинный путь корабля невольников сможет наконец завершиться, и «самая большая драма» человечества действительно станет великой.