Как ни странно, шансы слабого Федора I на польскую корону были гораздо выше, чем в свое время у сильного Ивана IV.

На Руси заинтересовались этой идеей – и вовсе не из-за честолюбия, которого Федор был начисто лишен. Да и Годунов, конечно, хорошо понимал, что королевский титул будет сугубо номинальным. Однако в Москве очень боялись победы Сигизмунда, который, заняв польский, а после отца и шведский престолы, объединил бы силы двух балтийских держав. В 1587 году Борис отправил на сейм великих (то есть полномочных) послов: своего троюродного брата Степана, одного из ближайших соратников князя Федора Троекурова и дьяка Василия Щелкалова, то есть в делегации были представлены и годуновский клан, и боярская аристократия, и высшее чиновничество.

Послы не скупились на посулы: обещали передать Речи Посполитой всю шведскую Прибалтику за исключением одной только Нарвы, льготы польско-литовским купцам, сто тысяч золотом на выплату долга венгерским наемникам из войска покойного Батория. Давали гарантию, что Федор останется жить в Москве и предоставит полякам с литовцами управлять королевством по собственному усмотрению.

Предложения были весьма заманчивыми, но на случай если они всё же не будут приняты, практичный Годунов проинструктировал послов поддержать австрийскую партию – только бы не одолела шведская.

Поначалу перевес был на стороне прорусской шляхты. Во время голосования на поле установили три символических «избирательных пункта» – подняли три знамени: с австрийской шляпой, шведской селедкой и русской меховой шапкой. Шапка собрала большинство голосов.

Однако затем в ходе «технического обсуждения» выяснилось, что проект династического соединения между Польшей и Русью неосуществим.

Сейм задал великим послам совершенно резонные вопросы: примет ли царь католическую веру и покорится ли римскому папе; согласится ли он, по крайней мере, венчаться в Кракове по латинскому обряду; примкнет ли русская церковь к греко-католической унии; станут ли писать титул польского короля выше московского самодержца?

Все эти условия, необходимые для Речи Посполитой, были, конечно, совершенно невообразимы для Москвы. Русские послы попробовали найти компромисс: царь-де согласен короноваться на границе, в городе Смоленске; папу он будет чтить и в католические дела вмешиваться не станет, но и православную церковь трогать не позволит; писать же польский титул выше русского никак невозможно. По сути дела, спор шел о том, какая религия будет главной и кто кого присоединяет: Русь – Польшу или наоборот.