После смерти царя Алексея строгий присмотр за царевнами прекратился, и те из них, кто был веселей нравом, стали себе позволять разные мелкие вольности. Куракин упоминает как о чем-то общеизвестном, что и Софья, и ее сестры завели «голантов» из числа придворных певчих, имевших доступ на женскую половину. Однако Софья Алексеевна скоро выбрала в возлюбленные птицу иного полета – одного из друзей и конфидантов царя Федора князя Василия Голицына. Их связь, вначале скрываемая, впоследствии, когда царевна стала правительницей, перестала быть тайной. «Понимали все для того, что оной князь Голицын был ее весьма голант; и все то государство ведало и потому чаяло, что прямое супружество будет учинено», – пишет Куракин. Это была эпоха, весьма отличная от времен любвеобильной Екатерины Великой, и русских людей несомненно скандализировало поведение Софьи. То, что она тем не менее стойко оберегала свою любовь, не может не вызывать восхищения.
Софья Алексеевна.
Некоторые историки полагают, что привязанность Софьи к Голицыну объяснялась сугубо рациональными резонами – правительница ценила в князе деловые качества, а никакого «амура», возможно, и не было. Однако сохранившиеся письма царевны к фавориту свидетельствуют о большом чувстве. Это чтение вообще дает портрет женщины сильной и яркой. Она называет Голицына «свет мой Васинька» «радость моя, свет очей моих», «душа моя». «…Я верно грешная перед Богом и недостойна, однако же дерзаю, надеяся на его благоутробие, аще и грешная. Ей! Всегда того прошю, штобы света моего в радости видеть, – пишет она в разлуке. – … Велик бы мне день той был, когда ты, душа моя, ко мне будешь; если бы мне возможно было, я бы единым днем тебя поставила перед собою». Встречаются в переписке места и вовсе откровенные: «А мне, свет мой, не верится, что ты к нам возвратишься; тогда поверю, как увижу в объятиях своих тебя, света моего». В этой любви статный красавец Голицын проявил куда меньше мужества и преданности, чем Софья.
Некоторые историки полагают, что привязанность Софьи к Голицыну объяснялась сугубо рациональными резонами – правительница ценила в князе деловые качества, а никакого «амура», возможно, и не было. Однако сохранившиеся письма царевны к фавориту свидетельствуют о большом чувстве. Это чтение вообще дает портрет женщины сильной и яркой. Она называет Голицына «свет мой Васинька» «радость моя, свет очей моих», «душа моя». «…Я верно грешная перед Богом и недостойна, однако же дерзаю, надеяся на его благоутробие, аще и грешная. Ей! Всегда того прошю, штобы света моего в радости видеть, – пишет она в разлуке. – … Велик бы мне день той был, когда ты, душа моя, ко мне будешь; если бы мне возможно было, я бы единым днем тебя поставила перед собою». Встречаются в переписке места и вовсе откровенные: «А мне, свет мой, не верится, что ты к нам возвратишься; тогда поверю, как увижу в объятиях своих тебя, света моего». В этой любви статный красавец Голицын проявил куда меньше мужества и преданности, чем Софья.