И мир потрясенный исполчился против. Из-за всех морей, от Хвалыни до Студеного, плыли суда, нагруженные войском, а по суше, от Дербента до варяжской стороны, шли рати, легионы, полчища. Мерный шаг, плеск весел на галерах, ржанье коней, свист ветра в снастях, крики верблюдов и скрип телег вздымались в небо, охватывая Русь кольцом с Полудня до Полунощи и обратно. Те, кто достиг уже земель славянских, на порубежье встали, прочих поджидая, дабы единой стаей насесть на жертву и расклевать ее; покуда ж делали набеги на городки окрестные, испытывая силу русских.

Со времен Траяна, с последней битвы Тьмы и Света не зрела Скуфь древняя, а ныне Русь, подобного нашествия. Верно сказывала старая княгиня, попами и Лютом наущенная: князь светоносный не каганат поверг – разрушил устройство мира. Гад золотой, изрубленный в куски на устьях рек и берегах морей, был собран бережно, искусно срощен и отдан в рост. И вырос в змея многоглавого, о ком потомки будут слышать в сказаниях, балладах, сказках. Лишенный пищи монстр, оторванный от кровеносных жил небесных и земных Путей, исторгнутый с груди, на коей грелся и благоденствовал, теперь был слеп, голоден и зол, как червь брюшной под солнцем.

А Русь казалась одержимой, поскольку, невзирая на тучи черные по окоему, все продолжала чиститься от скверны занесенной и бродила, как пивной котел, пережигая сладость в хмель, а хмель – в похмелье. И было оно хмурым, невеселым, тошным; кривило рты, сводило от оскомы зубы, от лютой жажды трескалась гортань. Болезнь дурная – тяга к злату и рабство перед ним – едва лишь опахнула крылом блестящим, однако въелась глубоко, и вот была расплата. Тресветлая страна, коей отпущен был труд праведный и радость, холодный край и чистый жар души, народ, рожденный для воли и безмятежного покоя, угрюмы были, чтоб и на сей раз выстоять пред змеем. А на Руси, как издавна пристало, возможно жить, ратиться, умирать лишь токмо с яростью веселой.

И князь был мрачен, взгляд устремляя свой не к окоему, откуда надвигался вал войны грядущей, а в небеса, где почивали боги и светила лишь звезда Фарро. Род не простит, что посрамил Перуна, и дедушка Даждьбог вряд ли поможет бурей на морях, , чтоб утопить галеры, смыть легионы ливнем, сбросить с горных троп, песком и пылью забить глаза тем, кто идет по суше.

У императора ромеев, Цимисхия, не заболит глазница, откуда вытек глаз, и его лошадь не сломает ногу, дабы недобрым, знаком остановить поход.

Голубь не совьет гнезда в шеломе Сканды…

Тогда князь и решился. Призвав раджей из племени раманов к себе на двор, он указал на кучу золотых монет – плоды неправедных трудов, снесенные со всей Руси, – и так сказал: