Решение государя возмутило отца Кирилла Великого князя Владимира Александровича. В конечном итоге он добился, что Николай спустя два года признал брак своего кузена, и таким образом, Виктория Фёдоровна смогла именоваться Великой княгиней. Первой об этом радостном событии известила Кирилла телеграммой его мать Мария Павловна: «Ta femme est Grande Duchesse» («Твоя жена – Великая Княгиня»). Великий князь получил разрешение приехать на похороны дяди – Великого князя Алексея Александровича, с которым, как и с его братом Сергеем Александровичем, был особенно дружен, и отца. В 1909 г. он вернулся в Россию.

   Следующий экстравагантный шаг Кирилл Владимирович сделал в февральско-мартовские революционные дни 1917 года. Сначала он ради спасения монархии поддержал, поставив свою подпись, проект манифеста о создании в соответствии с требованиями Думы нового правительства, который написал Великий князь Павел Александрович. Но за день до отречения Николая II, 1 марта 1917 года, Кирилл Владимирович во главе эскорта из чинов своего Гвардейского экипажа явился в Таврический дворец, где заседала Государственная дума, образовавшая Временный комитет своих членов, а потом и первое Временное правительство. Великого князя встретил председатель Думы М.В. Родзянко, и Кирилл Владимирович заявил о своей лояльности новой власти: «Я нахожусь в вашем распоряжении. Как и весь народ, я желаю блага России. Сегодня утром я обратился ко всем солдатам Гвардейского экипажа разъяснил им значение происходящих событий и теперь могу заявить, что весь Гвардейский флотский экипаж в полном распоряжении Государственной Думы». По сообщениям целого ряда современников, на груди императорского кузена красовался красный бант. Точно такие же красные банты надели и чины Гвардейского экипажа. Позднее в печати появилось интервью Кирилла Владимировича, в котором он заявлял, что никогда не одобрял политику императора и теперь наконец-то может «вздохнуть свободно»: «…Даже я, как великий князь, разве я не испытывал гнёт старого режима? Разве я был спокоен хоть минуту, что, разговаривая с близким человеком, меня не подслушивают… Разве я скрыл перед народом свои глубокие верования, разве я пошел против народа? Вместе с любимым мною гвардейским экипажем я пошел в Государственную Думу, этот храм народный… смею думать, что с падением старого режима удастся, наконец, вздохнуть свободно в свободной России и мне… впереди я вижу лишь сияющие звёзды народного счастья…»

   Генерал П.А. Половцев писал: «Появление Великого Князя под красным флагом было понято как отказ Императорской Фамилии от борьбы за свои прерогативы и как признание факта революции. Защитники монархии приуныли. А неделю спустя это впечатление было ещё усилено появлением в печати интервью с Великим князем Кириллом Владимировичем, начинавшимся словами: “мой дворник и я, мы одинаково видели, что со старым правительством Россия потеряет всё”, и кончавшимся заявлением, что Великий князь доволен быть свободным гражданином и что над его дворцом развевается красный флаг». А глава Думы М.В. Родзянко отмечал: «Прибытие члена Императорского Дома с красным бантом на груди во главе вверенной его командованию части войск знаменовало собой явное нарушение присяги Государю Императору и означало полное разложение идеи существующего государственного строя не только в умах общества, но даже среди членов Царствующего Дома».