В конце девятнадцатого столетия никто, по-видимому, особенно не интересовался происхождением этого дома. То был просто приятный старый загородный коттедж, не слишком большой, с относительно современными удобствами, в здоровой местности и обращенный фасадом к югу. Из-за этого Кларендоны и сняли его в долгосрочную аренду, хотя, быть может, решающим фактором явилась небольшая куполообразная обсерватория, построенная над одним из чердаков, — отец Антони, помимо других занятий, по-любительски увлекался еще и астрономией.

Если бы вы спустились от Вайнхауза и, перейдя через долину, взобрались на гребень длинной лежащей напротив гряды холмов, то дом напомнил бы вам макет архитектора, установленный на площадке в выемке противоположного склона, словно выкопанной чьим-то колоссальным пальцем. С этого расстояния было видно, как удачно дом расположен за небольшим отрогом горы, скрывавшим его от деревни (в действительности она находилась поблизости), и двумя стенами огромных старых вязов и переплетавшихся каштанов, защищавших дом от сильных восточных и западных ветров. Очевидно, зодчий с неохотой отказался от большой аллеи во французском стиле — дом стоял на холме, и участок был слишком мал — и примирился с двумя стройными рядами лиственных гренадеров, предназначенных для того, чтобы отпугивать всех посторонних и придавать дому тот величественный облик, который могут дать только старые деревья. С террасы, с ее густо заросшей мхом и порядком разрушенной каменной балюстрадой, взгляд падал немного наискось вниз на долину и на оголенный овечий загон за нею, а прямо перед домом, сквозь просвет между дюнами, в ясные дни виднелась сверкавшая полоска моря.

Даже в ветреные дни, столь частые в Англии, можно было — если только не бушевал ураган — сидеть под деревьями возле чащи рододендронов, почти вполне защищавшей от бури, и слушать громкий шелест и стон гнувшихся от внезапных порывов ветра и затем опять выпрямлявшихся высоких стволов. Забавно было наблюдать, как грачи, вившие гнезда на ветвях зеленевших вязов, злились на ветер, сердито каркая на этого неразумного врага, создававшего постоянные землетрясения у основания их жилищ и в мгновение ока уносившего ценные строительные материалы прежде, чем успеешь произнести «кра». В тихие дни, в особенности когда замолкали певчие птицы, терраса казалась погруженной в необъятную тишину среди неподвижных деревьев. Если вы сидели совсем тихо и достаточно долго, то вам начинало казаться, что времени больше нет, а есть только ощущение нескончаемого бытия; не пространство, а лишь воздушный узор красок. Казалось, достаточно поднять палец, чтобы дотронуться до высокой вершины деревьев, и достаточно вытянуть руку, чтобы погладить шелковистую траву далекого холма. Но двигаться нельзя было: движение нарушало очарование странных явлений. Бабочка прилетала с лужайки — легкое порхание, остановка, опускание, снова взлет красной пятнистой Vanessidae или трепетный полет белых мотыльков. Затем доносились резкий, пугающий крик голубой сойки из рощи, или же монотонное бряцание овечьих колокольчиков, или топ-топ-топ, топ-топ-топ какой-то лошади, бегущей по твердой белой дороге. И снова все погружалось в безвременный, беспространственный мир с его ароматом скошенной травы и далеких плодов.