Когда-то и она, Мара, пела эту песню. Голос у нее тоже был звонкий, красивый, а уж как Глеб любил ее песни — лучше не вспоминать. Целые вечера распевала, бывало, песни, и хоть бы что. И люди говорили: «Чем больше Маруня поет, тем звонче у нее голос». Да, так говорили, бывало, люди. Когда это было? Давно, очень давно!..

поет теперь Груша. Нет, подругами они с Марой не были, но певать вместе певали, это было. Вон она, Груша, едет на телеге, в белом платочке, щеки как яблоки горят. «Вот уж повезло девке — Борька Качанов в жены взял. Борька Качанов!.. Ведь они с Глебом одногодки, вот ведь какое дело, вместе в парнях, бывало, гуляли…»

Когда повозка поравнялась с Тарычевой, Груша натянула вожжи.

— Здравствуй, Маруня! — сказала она тоном, требующим непременного и немедленного доброго ответа. Такая уж она завсегда — Груня.

— Здравствуй и ты, — сказала Маруня.

Радость и робость можно было услышать в голосе Тарычевой. Конечно, Мара была рада сейчас встрече с Грушей, ведь как-никак, а они с Грушей живут на одной улице, уважают друг дружку, и Маруне, если признаться, всегда нравились прямота и доброе сердце Груши. Вот и теперь она первая сказала ей «здравствуй», и не видно, чтобы гордилась своим счастьем.

— Где это ты пропадаешь, Маруня? — спрашивает Груша. — Как ни посмотрю, все у тебя на дверях замок.

«Вот какая она счастливая и беззаботная: сидит на телеге, качает ногой и улыбается».

Но что же ответить Маруне? Нет, не знает она, что ответить Груше. И вздыхает тяжело:

— Ох, не говори… — Вот и весь ответ.

— Вот что, Тарычева, — кричит на всю улицу Груша. — Теперь я бригадирша на Старой улице, ты слышала? — И смеется. Вот ведь какая она, эта Груша-бригадирша! И говорит эта бригадирша так: — Какая ты колхозница, если и сама забыла, когда была в последний раз в поле?! А мы вот — видишь — картошку везем семенную. У тебя если лишняя есть, тоже в колхоз продай. Слышишь, Маруня?

— Слышу, Груша, слышу, — отвечает Мара.

— Ты что, не болеешь? — спрашивает Груша. — Бормочешь, как вареная.

— Устала я, — говорит Мара.

— Ходила опять на богомолье, что ли?

Молчит Мара, опустив голову.

— Ой, Маруня, Маруня! — жалеет ее Груша. — И чего ты с этой Проской водишься? Я бы с ней на одном гектаре по нужде не села, не то чтобы!..

— Тебе-то что, — тихо и грустно отвечает Маруня.

— А ты что, старуха, что ли, какая? Да ты погляди на себя: такая молодая, здоровая да красивая, да такой другой бабы в Урани нет, ей-богу, нет такой бабы.

Вот ведь какая эта Груша! Вроде и смеется, но не обидно, нет, не обидно. И улыбается Маруня несмело, машет рукой: