— Погоди-ка, погоди-ка, — вскидывает брови Алексей Иванович. — Я уже это словосочетание где-то слышал. Да и лицо мне твое знакомо, водитель.

— Не мудрено, — поправляет повязку Эдуард. — Второй раз знакомимся.

— Вот тебе на, — огорчается Трубников. — Совсем память плохая стала… Когда же это?

— А вы же меня сюда и привезли. Я вас еще за Стародубцева принял…

Стародубцев поправляет обвисший ус: ему лестно, что секретаря райкома приняли за него. А Трубников смеется, и морщинки бегут по его смуглому лицу.

— Хоть убей — не помню. Ты уж меня прости. Всегда кого-то подвозить приходится.

Трубников достает из кармана конверт:

— Ну что ж, Эдуард Никитович, к обеду будь в столовой — наградим, как говорится, по заслугам, при всем честном народе. А это тебе — добрая весточка. На словах же просили передать, что в Москве у тебя… все в порядке.

Эдуард бросает быстрый, встревоженный взгляд на секретаря.

— Да, да. Совершенно официально просили передать, что все в порядке. И привет от товарища Лаврушина. Подробности, вероятно, в письме.

Но Эдик не знает, кто такой Лаврушин, хотя фамилия чем-то кажется ему знакомой. Он убирает письмо в карман, поскольку хочет прочесть его один, без свидетелей.

— Да, кстати, — вспоминает Трубников, — куда девался корреспондент из Москвы? Смирницкий, кажется…

Стародубцев лукаво усмехается:

— Машину готовит. К передислокации.

— То есть? — удивляется Трубников.

— А он у меня теперь водителем работает, — небрежно сообщает Стародубцев. — Неплохой водитель, между прочим. Сказал: Север хочу понять…

Трубников задумчиво трет переносицу.

— А нашел он своего анонима?

Виктор Васильевич смотрит на водителя, обладающего инициалами Э. Б., и незаметно для Трубникова подмигивает:

— Нет, не нашел. С фонарем искал, да что проку. Тайга!