— Ну конечно, — сказал Филип, — вот и оговорочка насчет моей души. Это существенно?

— Это обычно, — сказал Дьявол. — Не нам это менять. Вот здесь подпишитесь.

— Не знаю, — сказал Филип, — наверное, я не буду подписывать.

— Что?! — вскричал Дьявол. Наш герой поджал губы.

— Я не хочу оказывать на вас давление, мой дорогой Вествик, — сказал Дьявол. — Но точно ли вы уяснили разницу: явиться сюда завтра добровольным утопленником или появиться здесь — причем через пятьдесят упоительных лет! — в качестве нашего служащего? Вы видели наших служащих — это они беседовали с брюнеточкой у стойки. Прелестная девушка!

— Все равно, — сказал Филип, — наверное, я не буду подписывать. А за хлопоты спасибо.

— Хорошо, — сказал Дьявол. — Отправляйтесь назад.

Все оборвалось в Филипе, словно он ракетой взмыл ввысь. Но он сохранил присутствие духа, устоял на ногах, оказавшись на парапете, и шагнул в правильную сторону.

ЧУДЕСА НАТУРАЛИЗМА

ЧУДЕСА НАТУРАЛИЗМА

Жил-был молодой скульптор по имени Юстас, горячий поборник натурализма. На современный вкус, даже слишком горячий. Вот и приходилось ему чуть не каждый вечер, часам к семи поближе, бегать по знакомым, вообразив с голодухи, что вдруг возьмут да и оставят на ужин. "Эх, — рассуждал он про себя, — сколько камня надо искромсать, пока вырубишь крошечный ломтик хлеба! Ну ничего, скоро разбогатею — все пойдет по-другому".

Нанюхавшись аппетитных запахов жареного и терпких ароматов пареного, долетавших из кухни, он приходил в экстаз, клялся в нерушимой верности идеалам и громил абстракционистов почем зря. Но природа и искусство будто сговорились доконать беднягу Юстаса: раздразнив для начала сытным духом его слюнные железы и исторгнув из них неудержимые потоки, они подсовывали ему для обличительных нападок модернистов позаковыристей, вроде Бранкузи, Липшица и Бжески.

Действие этих малопривлекательных гейзеров сказывалось в первую очередь на хозяйках, которые требовали незамедлительно избавиться от Юстаса. Тут уж все средства были хороши; самые жалостливые совали ему в руки билет на какое-нибудь представление и умоляли поторопиться, а то не дай бог начало пропустит.

Таким вот манером, облизнувшись однажды вечером на увесистый ростбиф, Юстас нежданно-негаданно очутился перед Чарли Маккарти, знаменитой говорящей куклой. Взор изголодавшегося скульптора был неумолим и придирчив.

— Не понимаю, чем вызваны столь бурные овации, — заметил он соседу. — Ладно бы шутки были его собственные, а то сплошное чревовещание. Что же касается скульптурного решения — я, если хотите, сам скульптор и в этом деле разбираюсь, — оно вообще ниже всякой критики.