— Отец мой, — сказал дон Фернан, который вернулся и стоял теперь перед ним, — отец мой, у меня к вам просьба.

— Буду рад, если смогу ее удовлетворить, — ответил священник, переворачивая объеденные кости, — только тут одна ножка осталась, да и ничего почти нет на ней.

— Я совсем не об этом, — улыбаясь, сказал Фернан, — я хочу попросить вас, чтобы вы не возобновляли разговора о монастыре с моей сестрой до тех пор, пока не вернется отец.

— Ну разумеется, разумеется. Ах, подходящее вы время выбрали, чтобы меня просить, знаете, что никак я отказать не могу в такую минуту, когда сердце мое согрелось, и смягчилось, и разомлело от… от… от всех доказательств вашего искреннего раскаяния и смирения и всего, на что только могли надеяться, чего могли хотеть и благочестивая матушка ваша, и ваш ревностный духовник. Право же, меня все это трогает… эти слезы… не часто мне доводится плакать, но разве что в таких случаях, как этот, и тогда-то уж я проливаю слезы и мне приходится пополнять эту трату…

— Так не выпить ли вам еще вина? — предложила донья Клара.

Отец Иосиф налил себе еще один бокал.

— Спокойной ночи, отец мой, — сказал дон Фернан.

— Да хранят вас все святители, сын мой. До чего же я устал! Я просто изнемогаю от этой борьбы! Ночь такая душная, что тянешься к вину, чтобы только утолить жажду, а вино возбуждает, и тогда надо бывает поесть, чтобы смирить его вредоносное пагубное воздействие, еда же, в особенности куропатка, блюдо горячее и возбуждающее, снова требует вина, чтобы возбуждение это улеглось или хотя бы уравновесилось. Заметьте, донья Клара, я говорю с вами как женщиной образованной. Есть возбуждение и есть поглощение, причины их многообразны, а последствия, такие как… ну да не стоит сейчас говорить об этом.

— Досточтимый отец, — промолвила восхищенная донья Клара, нимало не догадываясь, из какого источника льется все это красноречие, — я побеспокоила вас для того, чтобы попросить вас об одном одолжении.

— Говорите, и просьба ваша будет исполнена, — сказал отец Иосиф; приняв гордый вид и словно изображая собою Сикста[414], он выдвинул ногу вперед и приготовился слушать.

— Я просто хочу знать, все ли жители этих мерзких индийских островов будут прокляты навеки?

— Да, будут прокляты навеки, тут не может быть никаких сомнений, — заверил ее священник.

— Ну вот, теперь мне легче на душе, — сказала донья Клара, — и ночью сегодня я буду спать спокойно.

Сон, должно быть, все же сошел на нее не так скоро, как ей того хотелось, потому что час спустя она стучалась в дверь к отцу Иосифу, повторяя: