Услыхав их шаги, он приподнялся и спросил, сколько времени. Они сказали.

— Час мой настал, — промолвил Мельмот, — вам нельзя этого касаться и нельзя находиться при этом. Часы вечности скоро пробьют, но уши смертных не должны слышать их боя!

Они подошли ближе к нему и с ужасом увидели, как за последние несколько часов он переменился. Зловещий блеск его глаз померк еще раньше, но теперь каждая черта лица выдавала его возраст. Волосы его поседели и были белы как снег, рот запал, мускулы лица ослабели, появились морщины; перед ними было воплощение немощной старости. Он и сам был, казалось, удивлен впечатлением, которое на них произвел.

— Вы видите, что́ со мною, — воскликнул он, — это значит, что час настал. Меня призывают, и я должен повиноваться; у господина моего припасена для меня другая работа! Когда по небу пронесется метеор, когда комета огненною стезею своей устремится к солнцу, взгляните ввысь, и, может быть, вы тогда вспомните о духе, которому велено вести за собой блуждающее и пламенеющее во тьме светило.

Внезапно начавшееся воодушевление столь же внезапно сменилось у него подавленностью.

— Оставьте меня, — сказал он, — я должен побыть один последние несколько часов моей земной жизни, если им действительно суждено быть для меня последними. — Слова эти он произнес с каким-то внутренним содроганием, которое оба его собеседника ощутили. — В этой комнате я впервые увидел свет, — сказал он, — и здесь же мне, может быть, придется закрыть глаза. О, лучше бы… мне никогда не родиться!

* * * *

— Уходите, оставьте меня одного. Какие бы звуки вы не услыхали этой ночью, не вздумайте даже подходить близко к этой двери; это может стоить вам жизни. Помните, — сказал он, возвышая голос, который все еще звучал громко, — помните, что за непомерное любопытство вы можете поплатиться жизнью. Именно оно-то и заставило меня согласиться на ставку, которая была больше, чем жизнь, и — я проиграл. Уходите!

Они ушли и весь остаток дня даже не вспомнили о еде; охватившее их жгучее волнение, казалось, разъедало у них все внутри. Вечером они разошлись по своим комнатам, и хотя каждый из них прилег, ни тот ни другой и не помышлял о сне. Да и все равно уснуть было бы невозможно. Звуки, которые после полуночи стали доноситься из комнаты Скитальца, вначале особенно их не беспокоили, однако вскоре сменились другими, исполненными такого ужаса, что Мельмоту, который предусмотрительно отослал на ночь всю прислугу в соседние службы, стало уже казаться, что люди и там могут их услыхать. Сам не свой от неимоверного волнения, он поднялся с постели и принялся расхаживать взад и вперед по коридору, который вел в комнату, где творился весь этот ужас. В это время ему показалось, что в другом конце коридора появилась чья-то фигура. Он пришел в такое смятение, что сначала даже не узнал в этом человеке Монсаду. Они не стали ни о чем расспрашивать друг друга и вместе продолжали молча ходить по коридору.