— Беги, разыщи мне капитана Брокендорфа! А вы, Донон, приведите сюда алькальда и настоятеля! Быстро! Что вы еще топчетесь! Эглофштейн!

— Да, полковник?

— Орудия на перекрестках заряжены?

— Картечью, господин полковник. Прикажете…

— Ни одного выстрела без моего приказа! Два кавалерийских патруля очистить улицы!

— Пулями?

— Нет, черт побери! Только приклады и сабли! Загнать их в щели! рычал полковник. — И ни одного выстрела без приказа! Вы хотите зазвать сюда герильясов?!

— Понял, господин полковник!

— Удвоить состав постов. Возьмите десять солдат, займите префектуру и арестуйте хунту[85], если она соберется. Йохберг!

— Слушаю, господин полковник!

— Скачите к капитану Кастель-Боркенштейну! Его рота — во дворе у главной вахты при воротах. Ни одного выстрела, пока я не дам приказ. Поняли?

— Так точно, господин полковник!

— С Богом!

Через полминуты мы все мчались по своим назначениям.

Я спешил вниз по улице Кармелитов вместе с Эглофштейном. Вдали, за почерневшими остатками монастырской стены, мелькнули два испанца, вооруженные пикой и вилами для навоза. На перекрестке наши пути расходились. Эглофштейн хотел бежать дальше, но я придержал его, потому что мне в голову пришла одна позабытая мысль.

— Капитан, — сказал я, — а ведь все идет так, как хотел маркиз де Болибар!

— Кажется, вы правы, Йохберг! — проронил он, порываясь уйти.

— Слушайте: первый сигнал подал Гюнтер. Я знаю точно. Второй — мы все: и вы, и Брокендорф, и Донон. Восстание вызвал Брокендорф. Ради Бога, где же тот кинжал?

— О каком кинжале вы говорите?!

— Когда вы в ночь под Рождество велели расстрелять маркиза, вы взяли тогда кинжал себе. Кинжал с рукояткой из слоновой кости, на ней — Мадонна с телом распятого Христа, помните? Он должен быть последним из трех сигналов! Куда вы дели нож, капитан? Я не успокоюсь, пока не узнаю, в чьих руках он сейчас!