— Не видели ли вы Мазефу? — спросила она, зная, что в этих местах, похожих на джунгли, каждому обитателю известно все, что делается вокруг.

Тут нет ни телефона, ни газет, ни радио, но вести из мира проникают в тишь и мрак этих глиняных нор с такой же скоростью, как и телеграмма.

— Ты не найдешь сама Мазефы; мы дадим тебе девочку, и она тебя проводит. А потом ты отошлешь ее обратно.

Маленькая, черная и быстрая, как ящерица, девочка повела Нигяр в логовище, где ютились беженцы. Этот род людей, несчастней которых трудно придумать, не имел даже цепкой уверенности бедняков, привыкших к своему месту и тяжелому существованию.

Эти люди помнили еще, как во сне, сады и поля, на которых они работали, отдавая помещикам две трети урожая. Когда-то у них был угол, где рождались дети, вырастали, женились и продолжали работу предков. Или они жили в тесноте города, где не хватало многого для жизни, но все-таки был тоже свой угол, привычные соседи, знакомые переулки, беседы после трудового дня, любимые места отдыха где-нибудь в парке над водой у канала, да, может быть, было и достояние, накопленное дьявольским терпением, имущество, кое-какие сундучки и кое-что в этих сундучках, жестяных, деревянных и железных, раскрашенных зелеными и розовыми узорами и цветами.

И все рухнуло куда-то, как будто земля разверзлась и поглотила все их маленькое благополучие. Исчезли и грошовые радости, и знакомые места, и привычные стены. И мрак, наполненный выстрелами и грохотом падающих стен, и вой огня, беснующегося на развалинах, гнал их все дальше и дальше. Равнина смерти дышала на них ужасом истребления, пока они не очнулись на холодной земле, среди множества себе подобных, дрожащих от холода; голод скрючивал их желудки, и дети не кричали, а только разевали усталые пыльные рты, как птенцы в брошенных у дороги гнездах.

Ужас продолжал жить в этих людях и сейчас.

Девочка сумела прошмыгнуть мимо старика с кровавыми белками глаз, с растрепанной веерообразной бородой, в разодранном халате с чужого плеча, но он успел схватить Нигяр своей черной, как уголь, рукой и, приподнявшись с соломенного низкого драного табурета, на котором сидел, стал ей шептать:

— Ты такая красивая, такая ты красивая, иди отсюда, здесь тебе не место… Послушай, я скажу, куда тебе идти, там тебе дадут много денег, много, я тебе расскажу… а тут ты погибнешь, как моя дочь… моя дочь…

Он забыл, что хотел сказать дальше, и стоял, крепко держа ее за руку. Девочка, проскочившая вперед и, как ящерица, взбежавшая на выступ стенки напротив, с любопытством смотрела, чем все кончится.