— Не с больной! Не с больной… — запротестовала Маша, и Буров остановился у двери, удивленно повернулся к ней. — Ты вбил ему в голову эти мысли: личность, не троньте его. Он все сам! Вот и расхлебывай…

Буров слушал жену, стараясь понять, откуда идет ее раздраженность. Она от того же бессилия, которое охватывает и его, когда он смотрит на бунт Димки. Конечно, от нашего бессилия… Мы же ничего не можем сделать, чтобы укротить сына. А почему, собственно, бунт? Может, его и нет, а есть обыкновенная разболтанность, блажь, как только что говорил Стась… Есть тот самый неуемный эгоизм детей, который взращен самими же родителями. Слишком многое позволяли любимым чадам, а теперь и рады бы обрубить, да не можем… Ни слова, ни действия не помогают. Вот такой печальный расклад.

Он, Михаил Буров, доживающий пятый десяток, на плечах у которого огромное хозяйство и тысячи рабочих судеб, не может повлиять на судьбу своего сына. Не знает, как остановить беду. Только видит, что Димка катится к пропасти.

Вон их сколько… Он с содроганием утром проходит мимо магазинов, где, как тени, жмутся эти потерявшие человеческий облик алкаши: и молодые и старые — все на одно лицо, готовые за глоток спиртного вывернуться наизнанку. Не приведи господь увидеть сына в этой компании!.. Лучше уж пусть умрет, потому что это не жизнь, а агония.

Бурова даже передернуло от страшной мысли, но он задержался на ней, будто казнил себя за непростительный грех. Ему захотелось пожалеть и Машу, а заодно и себя, перед кем-то повиниться и спросить: «Как же так случилось, что не удержали, не смогли заслонить от беды Димку? Слишком были заняты своею работою?.. А надо было — детьми. Детьми, раз произвели их на свет. Дороже и важнее деяния, чем вырастить человека в этом раскаленном мире, ничего нет и не может быть. Каким он будет, человек, таким и станет наш мир. От них, от наших детей, все…»

Жена продолжала говорить обидные слова, но он уже не слушал их, а только думал о своей и ее вине: «Не заступили, не уберегли. Слишком были заняты собою…»

Все дело в этом, а не в словах, которыми она сейчас осыпает его. Они, как резиновые мячи, беззвучно отлетают от него. Слова, слова. А нужны действия. Нужны поступки, как говорит Стась. Но какие?..

Маша не права. Беда Димки как раз в том, что они поздно стали пробуждать в нем личность, и он начал осознавать самого себя, когда уже было поздно, пропустил пору, чтобы успеть основательно зацепиться за жизнь.

Маша умолкла, видно, поняв бесполезность и бессмысленность своих упреков.

Буров оторвался от своих мыслей и, глянув на жену, ответил ей и себе сразу: