— Видим, — отвечали ему. — Но это же книга.

Откуда такое извращенное понимание литературы? Объясняется все просто — от той же дурной литературы… Вкус читателя воспитывает не только настоящая литература, но и дурная. И еще неизвестно, какая влияет на него больше… Пахомов получал письма, его не раз спрашивали на литературных вечерах: «Почему в некоторых книгах читатель сам должен додумывать судьбу героев?», «У вас непонятно, чем закончится эта история», «Вы не показали, кто он. Положительный или отрицательный?»

Грустно читать такие письма и слушать подобные вопросы. Мы воспитали ленивого читателя, которому нужно все разжевать и поставить все точки над «i». Но у Пахомова были встречи и с настоящими ценителями литературы. Он понимал этих людей, как самого себя. С ними происходило то же, что и с ним, Пахомовым, когда он соприкасался с настоящим искусством. Один читатель признался ему: «Когда я смотрю хорошую пьесу, фильм, где вижу свою жизнь, свои радости и потери, у меня всегда перехватывает дыхание и выступают слезы. Я становлюсь таким счастливым, сильным и растроганным, что начинает сладко болеть сердце. Мне хочется кричать и плакать от восторга». «Да, да, все так, — думал над его словами Пахомов. — Именно так: и счастье и слезы…» Но только ему, Пахомову, всегда, когда слышал такой отзыв, хотелось выкрикнуть: «Ну почему не я написал эту вещь?» И в нем загорались вера и желание сотворить такое же чудо. Вот что делает с людьми настоящее искусство, и будет оно вечно благословенно.

12

12

Нет, не движется сегодня работа у Степана. Перед ним все тот же лист с перечеркнутыми фразами. Когда вымаранных строк и слов становится больше, чем оставшихся, он переписывает страницу, и все нужно начинать заново. День подходил к концу, но Пахомов так и не переделал главу.

Его не отпускает Сакулин, он слишком много о нем думает, и эта фигура в романе разрастается до каких-то нереальных, гипертрофированных размеров.

Надо прочитать записи его бесед с Сакулиным, которые Пахомов делал, не думая ни о стиле письма, ни о том, что странные рассуждения Сакулина не укладываются в нашу привычную логику.

Он достал тетрадь и начал листать записи. Они относились к разным годам их встреч. Вот рассказ Сакулина о случаях, происшедших с ним на войне. И после идут его рассуждения о еще «не познанных нами физических и духовных возможностях человека».

Пахомов поудобнее уселся в кресло перед журнальным столиком и увлеченно начал читать. Временами он отрывался от записей и вспоминал свои споры с Сакулиным. Вот идут записи о скрытых возможностях человека, которые Сакулин познал на войне. Он говорил о том, что напряжение, которое появляется в человеке перед опасностью, высвобождает в нем такую энергию, которая во много раз умножает его силы. Дальше он высказал интересное предположение: если продолжить этот момент напряжения, то, на его взгляд, можно придать человеку это постоянное умножение сил. Нужно только найти в себе тот рычаг, который управляет источником твоих сил, и тогда ты сделаешь его «постоянным и близким». А чтобы этого достичь, надо познать себя. И это мудрость всех веков.