— Побед? — удивился Степан. — А если их у кого-то нет?

— У целеустремленных людей они всегда есть, — спокойно продолжал Сакулин. — Это победы над самим собою. И самой большой победой будет, если человек воспитает в себе доброе сердце. Оно аккумулирует жизненную энергию и посылает ее всем органам. Возобновляется эта энергия прежде всего чувством, а не физическим отдыхом.

А потом Сергей Семенович заговорил о любви, по-своему толкуя это чувство.

— Любовь человека к человеку, к природе, к делу, каким он занят на Земле, и есть постоянно обновляющийся источник психической энергии. Он питает вас положительными зарядами, поддерживает жизненный тонус.

— Что-то уж очень мудрено, — покачал головой Пахомов.

— Ничего здесь нет мудреного. Человек должен научиться радоваться каждой травинке, каждому листку, любому доброму делу, и это обеспечит ему духовное и физическое здоровье. Наши предки умели это делать, а мы утратили.

И Сергей Семенович начал говорить о своей программе усовершенствования человека, о его ответственности перед жизнью.

— Понятие ответственности у нас должно быть развито до бесконечности, — утверждал он. — Мы ответственны не только перед собою за свою личную жизнь, которая нам дана, но и перед всей сегодняшней жизнью на Земле и будущим. Мы должны отдавать отчет каждому своему действию и отвечать не только за то, что совершаем, но и за каждое свое слово, за каждую свою мысль. Нельзя сорить пустыми, никчемными словами, мелкими и дурными мыслями. Пустое и дурное обладает способностью множиться…

Пахомов отложил тетрадь с записями. Нет, и здесь он не нашел ничего, что бы сдвинуло его работу. Сергей Семенович в своих рассуждениях представал каким-то доморощенным философом, а не человеком широкого и независимого, а главное, практического ума, каким он был на самом деле. Но в беседах с Сакулиным видна не только неординарность, но и некая «сумасшедшинка» этого человека. Это был он, его романный Сакулин, и надо бы ухватиться за ту ниточку. Надо бы… Но она не давалась Степану.

Видно, он и вправду рубит дерево не по себе. Опускаются руки… Что ему чужая жизнь, которую понять и объяснить ему, видимо, не дано? Он не может разобраться в своей собственной.

Пахомов поднялся с кресла и вдруг ощутил такой приступ голода, что его даже пошатнуло. Взглянул на часы. Шел пятый час вечера. Бесплодно прошел еще день… Какие, к черту, победы над собою и какие положительные эмоции? Ему бы только не упасть в голодном обмороке и добраться до какой-нибудь харчевни.

Пахомов обедал в ресторане в дурном настроении. Оно возникло не только оттого, что весь день промаялся над чистым листом и не сдвинулся с места. Такое бывает нередко, и он к этому привык, но в нем сегодняшний день всколыхнул его обычные сомнения: а то ли он делает в своем писательстве? И Пахомов злился на себя. Сколько можно рефлексировать? Ведь не мальчик. Надо или навсегда бросить писательство, или не стонать. Большинство его коллег мало думают об этом. Определили свое место и работают. Чего же он мечется? Допустим, у них устроена личная жизнь… Так ведь далеко не у всех, а работают, не стонут…