– Уж и нарядные… – покивала Матвевна, любуясь ею.

Даринька стала говорить, какая чудесная у них церковь и какой вид «с нашего овсяного поля…» В порыве радости обняла Матвевну, поцеловала морщинистое лицо ее. Сумрачное лицо смягчилось, и всегда сдержанные губы приоткрылись чуть различимою улыбкой.

Шла цветником-розарием, остановилась отцепить от шипов рукавчик. Алеша сходил с террасы, остановился и смотрел, как она отцеплялась. Увидала его и крикнула:

«Здравствуйте, идете рисовать картинки? какое утро!.. вы хорошо срисуете сегодня!..»

– Да, сегодня хороший свет, – сказал Алеша, – в березах тонкая полутень.

– Где, в березах?..

Он сказал, что это на кладбище, березы, и воскликнул:

– Одну минутку… ваше платье на солнце, в розах… вы светитесь!..

– Вот и ваш голос услыхала… – сказала она весело, – больше не будете грустный?..

– Нет. Мы с Костей всю ночь проговорили. Там… – он мотнул ящиком к веранде, – записка вам.

На веранде было празднично накрыто к чаю. На горке стояли невиданные цветы – крупнейшие колокольчики. Виктор Алексеевич встретил Дариньку, праздничный, в свежем кителе, одеколонный.

– Ты ослепительна, вся сияешь.

Она упала устало на качалку.

– Чудесно там… все чудесно!..

Он встал рано и осматривал усадьбу. Сказал, что у них оригинальный садовник, и зовут его Мухомор.

Она слушала его рассеянно, будто была не здесь. Попросила дать ей «теплоты», красного вина с горячей водой. Увидела записку. Ютов писал:

«Благодарю за нас, за всех здесь. Мне стыдно за вчерашнее, но вы все поняли и простили. И уезжать не хочется, и будто сегодня праздник».

Виктор Алексеевич выложил на стол недавно принесенную депешу, сказав: «Так кстати».

Доверенный покойного брата извещал, что обнаружилось свидетельство на золотоносные участки по Лене, компания предлагает 30 тысяч. Виктор Алексеевич уже ответил, наудачу: «40 тыс.». Смотрел выжидательно на Дариньку.

– Зачем нам так много денег? – сказала она рассеянно.