Он пожал плечами: так много? для нее, для Уютова, она обо всех болеет, и это как бы дар Уютова ей… чтобы содержать, как все есть, надо много денег… и он принял это известие, как… Он остановился, подыскивая слова…
– …Так, значит, надо… ну, как твое счастье.
Она смотрела в сад сквозь пальцы, как любят смотреть дети. Он спросил, слушает ли она.
– Да, я слушаю. Я рада, что ты считаешь, что так надо, что это дар…
Он хотел ответить, но его остановил помутившийся взгляд ее. Губы ее полуоткрылись и дрогнули. Он растерялся, кинулся за спиртом, страшась… Было в нем такое, как в Москве, когда подкрадывался кризис. Когда вернулся, Даринька лежала мертвенно-бледная. Призывая Бога, – «да, призывал, хоть и не верил, не решил еще», – рассказывал он, – он растирал ей лицо одеколоном, расстегнул платье и почувствовал, что она отстраняет его руку. Она повела губами, глаза полуоткрылись, и ему показалось, что она вслушивается во что-то… Смотрел на нее и думал, какая чистота и красота доступны человеческому лицу. И услыхал шепот:
– Какие цветы… откуда? как это… называют?..
Он не знал. Это были великолепные глаксинии, крупными колокольцами-бокалами склонявшимися к бархатным широким листьям: голубые, синие, белые как снег, розовые… – редкие тогда цветы – экзотика.
– Будто позванивают… – шептала Даринька, – тихо-тихо. Помню теперь… мы в Уютове… а там… овсяное поле, церковь… Святитель… всё снял, простил… и теперь легко…
Он подумал, что она бредит. Хотел помочить лоб одеколоном, но она отстранила руку.
– Я все помню, это не во сне. Я видела там… что я видела?.. не помню.
– Что, где видела?..
– Забыла. Видела цветы… не помню. Дай «теплоты». Разве ты не знаешь, – сказала она с досадой, – хочу пить. – Она развернула платочек на коленях, стала есть просвирку и отпивать «теплоты». – Ах, какой снежный колокольчик!.. райские цветы… – сказала она раздумчиво, будто припоминая что-то.
Виктор Алексеевич удивился, как быстро к ней вернулись силы. Стала рассказывать о церкви, об овсах…
Вечером, когда суета затихла, поведала ему о Святителе.
Когда она вкушала просфору, вошла Матвевна, праздничная, в шелковой шали с «желудями», с пирогом на блюде, и поздравила с праздником. Ее усадили пить чай. За ней вошла Анюта, тоже нарядная, и подала плетушку шпанские вишни, персики, созревшие досрочно в грунтовых сараях. Матвевна сказала, что теперь начнем посылать в Орел и Тулу, бакалейщикам.
И вам, в полную усладу. Как заведено, батюшке корзинку, вишенками себя порадуют.
Так благостно началась новая жизнь их в Уютове.