Однако в целом попытка обновления и возрождения римского язычества оказалась, как мы знаем, неудачной. Вскоре Рим стал центром новой религии – христианства. Кажется, «Жизнь Аполлония Тианского» сыграла даже на руку христианам против своей назначенной цели. После «Жизни…» римскому просвещённому классу стало легче читать и принимать Евангелие: новая форма культа была принята и «обкатана» на топливе собственной, привычной веры! Так Филострат, сам того не предполагая, помог распространению христианства.

Так почему же попытка эта, весьма неглупо придуманная, оказалась тем не менее бесплодной и даже обернулась против традиционной религии? Мне видится, друг мой, по крайней мере две несомненных причины.

Первая. Несоответствие формы и содержания. Новых мехов и старого вина. Неиспользование собственных преимуществ. Ведь то, что казалось Юлии Домне и её единомышленникам из салона-академии недостатком римской системы культов – а именно как раз отсутствие системности, единых установлений, главного пророка, признанной иерархии, догмы и воплощения всего этого в Книге, – являлось самой сердцевиной и сущностью религии, называемой язычеством. Язычество по природе своей имеет, как мы бы сказали, сетевую структуру не только во внешней организации культа, но и во внутренней организации учения. Даже формализация социальных сторон культа не приводит к полной догматизации учения. Потому что традиционная эта вера была основана более на личных переживаниях адепта, возбуждаемых мистериями и сакральным нарративом, нежели на формульных практиках. В сути дохристианских культов мы видим особое мифопоэтическое восприятие мира, не нуждающееся в консолидации с разумом и в логическом непротиворечии, но, напротив, питающееся образами и парадоксами. Эта текучесть, подвижность, принципиальная несводимость к системе, недосказанность и невозможность полной инвентаризации долгие века и тысячелетия служила жизненности культа: с отвержением метода был отвергнут и сам культ.

Вторая. Сама идея книги, священной книги, недопонята была римскими реформаторами. Чтобы стать священной, книга не может быть просто каталогом имеющихся богов, ритуалов и благомудростей со всепринятием и вегетарианским политеизмом. Синкретизм римской религии, её теокразия прямо противоречили новой форме религиозного мышления: один Бог, один пророк, одна книга. Книга – всегда фундаментализм. Книга не признаёт никого второго, третьего или множеств. Такую же ошибку много позже и всегда делали всевозможные «теософы», полагая, что новая религия для всего мира будет некой суммой имеющихся вер, добрым сложением, смешением и сосуществованием. Но никогда из этого ничего не выходило. Новая вера становится только из яростного отрицания множеств.