Несколько раз я предлагал Катерине Авдеевне свернуть бандиту шею или отдать на племя тем, у кого есть куры, но в ответ она испуганно крестилась.

Ту ночь доспал хорошо, без сновидений и, проснувшись, ощутил себя бодрым и здоровым. Только в затылке оставалась небольшая тяжесть. Позавтракал, собрал удочки и отправился на реку. У меня были свои заветные места, где отлично клевала плотва, а иногда и окунишки.

Солнце висело над полями желто-оранжевой люстрой, травы сытно лоснились, высоко и волнующе потенькивали птахи. Я быстро шагал по крутливой тропочке вдоль берега и бездумно улыбался. Давненько я так не улыбался, а может быть, никогда в жизни. Очарование летнего утра что-то мягко, но властно поколебало во мне, и почудилось на мгновение, что темновато-зеркальное течение струй, солнечные ласковые лучи, колеблющееся марево воздуха пронзают меня насквозь, втекают беспрепятственно в вены, доставляя терпкое, чуть горьковатое наслаждение.

Рыба в то утро не клевала, да и я не следил за поплавком. Думал о ночном видении, о солдате, приходившем прежде, но уже не испытывал потребности обратиться к врачу. Сладко покачивалось мое тело над берегом, изнывало в истоме, и, кажется, я задремал, потому что не заметил, как подошла Фрося Пастухова, учетчица с молокозавода. С ней я был знаком, но сейчас увидел новыми глазами. Увидел ее снизу, босую, с корзинкой в руке, с искрящимися в лучах солнца ослепительно рыжими волосами, ниспадающими на голые точено-смуглые плечи. Увидел не молодую женщину, а чудо, явление божества младенцу. Даже глаза протер от восхищения.

— Это не ты ли Фрося Пастухова, которая работала учетчицей? — спросил я радостно.

Весело, беспечно засмеялась, одернула сарафан.

— Всю рыбу так-то упустите, Сергей Владимирович! Спамши-то!

— Какая рыба! — Я искренне изумился. — Какая может быть рыба, если ты, Фрося, как божество! Как царица фей, вышедшая из лона реки! Присядь, побудь со мной мгновение!

Фрося послушно присела на корточки, посерьезнела.

— С утра похмелились, Сергей Владимирович?

Вблизи она была еще прекрасней, еще недосягаемей, и так дико не вязались с ее обликом слова, которые слетали с ее уст.

— Дай мне свою руку, Фрося! — умоляюще сказали.

Она протянула мне прозрачные пальцы, смотрела не мигая, на лице ее проступило чудное выражение, смесь тоски и лукавства.

— Что с вами, Сергей Владимирович?

Поглаживая ее руку, я, кажется, заурчал от удовольствия.

— Со мной ничего, Фрося, ровным счетом ничего. Я вполне здоров и в своем уме… Но что-то случилось, это правда. Проснулся утром и вижу — все сияет, переливается. Какое-то сумасшествие красок. И так легко дышится. Ты правильно сказала, словно выпил вина. С тобой такое бывало, Фрося?