Ближе к полудню вышел я на диковинно круглую полянку-пятачок. И был несказанно удивлен замысловатыми узорами на порыхлевшем снегу.

«Откуда им взяться бы? — пожал плечами. — Кто начертил их на этой нерукотворной скатерти?»

Когда же пригляделся повнимательнее, заметил утонувшие в снег легкие прутики, как бы вдруг налившиеся свинцовой тяжестью. Прутики и веточки все были разные, несхожие друг с другом. Потому-то на лесной парчовой скатерти-самобранке и образовался такой дивный узор, которому позавидовали бы искуснейшие вологодские кружевницы.

Нежданные заступницы

Нежданные заступницы

Остановился у овражка и не спеша огляделся по сторонам, ища какую-нибудь орясину, переброшенную на тот берег. Хотелось мне добраться к сочно пламенеющим по крутояру лозинам красного вербовника с распушившимися барашками-овечками.

Осели, уплотнились волнистые сугробы, застругами перекрывающие овраг, по дну которого, разъедая рыхлый снег, булькал — пока еще невнятно и робко, только что народившийся ручей.

Кругом ни звука, ни шороха в февральском лесу с нависшим над землей угольно-мерклым небом.

Лишь напрягая слух, можно было уловить попискивание стайки гаичек, порхавших по тяжелым ветвям ели, безбоязненно утвердившийся на краю оврага. Вдруг одна из пташек тревожно громко свистнула, и вся стайка, точно по команде, шарахнулась в заросли кустарника.

В это время и увидел я летевшую низко над лесом большую серую птицу.

Подумал: «Неужели ястреб-тетеревятник?»

Мерно махая крыльями, птица сделала два-три круга над оврагом. А потом опустилась воровато где-то неподалеку — не то на осину, не то на березу. И до того скрытно затаилась, что я не мог ее разглядеть.

У подножия старой ели, на ветвях которой недавно резвились гаички, весь снег был осыпан чешуйками шишек. Видимо, и белка здесь кормилась.

Лишь собрался податься влево — в той стороне, почудилось мне, было переброшено на противоположную сторону оврага бревно, покрытое наледью, как по черному стволу ели в сметанно-кремовых натеках смолы, спустилась вниз белка — легкая на помине. Она покопала лапками — с оттенком брезгливости — жухлый снег, сердито поцокала и поскакала, горбом выгнув спину, к соседнему дереву.

В следующий миг на белку камнем упало что-то темное. И тотчас оторвалось от земли и взмыло вверх, цепко держа в острых когтях трепыхавшегося зверька.

— Кыш! Кыш! — придя в себя, замахал я шапкой на ястреба-тетеревятника, но было уже поздно.

Хищник поднимался все выше и выше, намереваясь, по-видимому, опуститься на ближайшее дерево, чтобы растерзать свою добычу.