— Нет.

— Сын был… Убит под Курском. Николай. Ступай позови ее… Пусть споет. Охота послушать.

Ольга вошла в комнату, вопросительно посмотрела на отца.

— Садись, дочь. Давно не виделись… — Просительная нотка прозвучала в голосе Фонякина; и весь он был какой-то беспомощный перед крупной, красивой дочерью.

«Оба мы перед ней какие-то… маленькие, — признался себе Петр. — И не знаем, что делать. Вот человечина!»

— Спеть?

— Спой. Сейчас я гитару принесу. — Фонякин встал и вышел из комнаты.

— Сдал крепко отец-то, — сказал Петр.

Ольга, уперев руки в бока, задумчиво смотрела в темное окно. Ничего не сказала.

— Покажи брата, — попросил Петр.

Ольга показала глазами на портрет (увеличенную фотографию) молодого круглолицего, до удивления похожего на Ольгу парня в офицерской форме. Взгляд такой же — прямой, твердый, открытый. Петр вгляделся.

«Он бы сумел с ней поговорить», — подумал невольно.

Фонякин принес гитару, неумело тренькнул струнами, подавая ее дочери.

— Твоя. Помнишь?

— Помню. — Ольга взяла гитару, села на стул, положила ногу на ногу. Тесная юбка чудом не затрещала.

— Что желаете? — Посмотрела с усмешкой на отца и мужа. Когда она так усмехалась, у нее отчетливо обозначались темные усики над ярким, капризно очерченным ртом.

— Чего-нибудь, — сказал Фонякин.

Петр всего раза два слышал, как она поет: хорошо, ему очень нравилось.

Ольга настроила гитару, подумала. Посмотрела на отца, на мужа… И запела негромко:

При первых же звуках песни у Петра сделалось хорошо на душе; уютно стало в комнате. Пела Ольга низким, чистым голосом, просто, будто нехотя. Но голос шел от сердца, и так был он дорог!.. Полузабытое, редкое чувство далекой молодости — когда хотелось отчего-то вдруг заплакать — вспомнилось.